Елена Фанайлова

Памяти А.Л.

1. Подземная река. Серебряная тварь. Ты говоришь: январь, и холод на зубах. Пойду стирать твоих своих рубах, стоять в коленках в ледяной воде. Мы рядом и нигде. Мы вместе и никак. Как холодна твоя рука. Как мертвенен восход, а может быть, закат. Куда же ты ушёл, свалил, мой брат. Прими на ход ноги. Искала сапоги на этот лёд и ад, просрАла тупо, суко, сапоги.
2. Ты был мне, парень, всем, не только генерал. Дидона и Эней. Ты столько не курил. Ты кое-что просрал. Не вспоминай о ней. Ты сделал этот мир. Друзья важней всего. Мы отдавали честь тебе, мон сир, и если бы торжественный салют давали ночью за тебя, зажгли бы все костры, мы отправляли бы тебя, любя, мы отдавали бы впотьмах, горящего в морях, как принца северных земель, твой незабвенный прах. Как делали стрелки, прими на ход ноги, на разворот руки, не попади на мель. На море и в огне, в земле и на ветру, ты будешь жив во многих и во мне, я столько не вопру. Я это не сотру, старайся или нет. Смотрю парад планет, там твой Сатурн, убийца и патрон. Как косточки твои сожженные гремят, я слушаю вполне, впол-уха и с момента похорон, в тягчайшем трудном глупом сне.
3. Ты выбрал эту смерть. Достоинство живых – запомнить этот шаг. Бумаги генералов сожжены, и что нам до бумаг. Не плачу, не молюсь, когтями об пол не скребу. Мы видели тебя в гробу, ты изменился весь. Ты снишься как живой, зачем тебе тупой мой мрачный вой? Я думала, мы связаны лишь головой. Подземный шлюз ведет меня к тебе, я вижу, что сейчас с тобой. Ты жив, хоть мёртв. С тобою и не здесь.
4. Иди туда, где мир библиотек, где ты совсем дурак и молодой. Я подожду тебя, где лёд и снег, над чёрною водой. Булыжник и кирпич, каменья, тёмный свет, вода кипит. Пускай твой ангел отдохнёт, поспит, в дежурстве заменю. У нас в хозяйстве несколько кассет из старых книг, и пара фоток ню. Знаменья не для нас. Встречаемся в кафе. Ты в курсе, где и как. Прости меня, прости. Ты был, мон анж, умнейший человек, а вовсе не дурак. Ты был как мёртвый класс. Но нас уже не распознать в сети. Ничто не видит нас, и дурно видит всяк.
5. Кто спинку об стол навсегда расхуячил, кто думал, что будет тут вечен. Ты, суко, был бесчеловечен. Не плакал, не жалился, только подначивал. Работал как лошадь. Смеялся как прорва. Смотрел на волну настоящего шторма. Такое не лечим.
6. Как будто жопой об косяк Друг с другом сделал человек друг другу шепчет оседает как медленный червяк на долю сек на глазах у всех как некий чорт зачот но суко не рыдает. И ангел перемен истории стоит у старых стен, у города, который защищать брусчатку и мосты в другом сознаньи выйдешь ты, но це не факт, не текст апокрифа, (риторика апории) глоссария и глории
7. зачем твой шёпот в голове что я скажу твоей вдове точней обеим разбойник ты и воин когда твой прах мы на морях развеем Как пели братья Коэн Мы люди по-другому не умеем лежи уже не спорь, когда ты стал уже совсем гнойник, покойник, всадник и полковник
8. кто спичку поджёг, от неё прикурил, кто видел раскрытие бешеных крыл над старой Европой, над картой боёв, над спорами всех генеральских уев, тому не смешно и не страшно, мон анж (и я тут не переживаю). Следи, угасая, за нами. Я буду с тобой, как сказала давно, с девчонками и пацанами. Я мрачный ответ на ужасный вопрос, покуда живая. Сторожевая башня я, собака я сторожевая. Покойся же с миром, живи в городах, которых любил не рыдах, присматривай за остальными. Крылами стальными да будут прикрыты любимые, нах. Убитые отомщены. Щенки отморожены, в каменном льду дойдут до суда, вместе с ними дойду, ни ужас, ни страх не достигнут меня, покуда останусь живая
9. См-ть приходила ко мне и стояла близко. Высоко, глубоко стояла. Как говорит моя терапевтка: мы бы хотели, чтоб наши все были бессмертны. А Вы что ли лучше? У меня почти не движутся руки и ноги, но мозги кое-что соображают. Не тяни на себя одеяло, как любовник во сне, не больше. Стыдно сказать, тут ничего не бывает без риска. Новые патанатомы до Ростова уже приезжают. Новые русские боги смерти в одном конверте.
10. Думали, что ностальгия истории безопасна. Страдали страстно, публиковали фото репрессий. Всё, что мы делали в это время, служило злу. Ползаю, подбирая сгоревшие карточки, на полу, Тютчеву в ад отправляя свои и его картинки: поворотись-ка, сынку. Более я не желаю таких исторических фотосессий. Пусть эта женщина собирает свою золу Я поползу на разбомбленные ступеньки Сделаю там огневую точку, дай мне отсрочку: там см-ть х…лу.
11. Призрак в городе.
12. Кажется мне, что ты здесь на каждом углу. Ты превращен в золу, точнее, ты сам сгорел (захотел сгореть). Видимость нихуя, Госпожа – моя. Как я тебя любил, смысла нет повторить Не сумел с тобой умереть, подтверди, Кирилл. Слышу в своем уме, что ты давно говорил, то, что уже сказал. Тень твоего лица, бледные тени крыл. Помню, как ты встречал, как ледяной вокзал, как воздушный причал, как из окна сквозил, как на любом углу. Шёл далеко со мной или же сам собой. Как же тут ярок свет, как же тут тёмен он в темные времена, каждому хуйнаны. В воздухе зеркала, призраки белены (признаки угольной белизны) потусторонний мир города мертвецов, чёткие пацаны. Не отводи лица водяной поцелуй зеркало беглецов кто бы ни я с тобой кто бы ни ты для всех рукописи горят главное полутень, эта граница меж светом и тьмой. Немного побудь со мной перед тем, как нажать делит. Мир говорит нам разное, но не на всё подряд. Исчезать окончательно не велит, (не готов). Молния над водой. Вспышка при съемке зла. Там, где над морем твоя зола, тающая звезда, ножик из-за угла, огненная смола, корабли на восток, у патанатома кровосток, в воздухе полутеней не следи за ней, восходя костром. Твёрдый ты был мужик, как апостроф. и быстрый, как будто движение в слове “вжжик”
13. Воображаемое не равно реалу В матче Реал – Мадрид. Я по тебе практически не рыдала, нит. В города не ходила, изучаемые тобой. Рассыпаются призраки их без любой войны, но не без неё. Бледные отпечатки, невидимые живым, старая сила истории, на углу покурить, неуловимо необратимо ты изменял улицы и дома (архитектуру и планировку Москвы) воздух звенел подчиняясь и восходил дрожа режущий без ножа. Наступала тьма. Так рассыпалась столица, как дым над огнём, дрожа. Так собирались как древние карты прежние города, люди, кого поднимал из мёртвых, управляемые стада. Как ты беспомощен сам перед своей судьбой. Не уходи во тьму, дай мне побыть с тобой.