Журнал современной израильской литературы на русском языке Издаётся с 1999 года
Рецензия на книгу Якова Шехтера «Ангел-водопроводчик. Рассказы о неожиданном», Тель-Авив, Издательство «Артикль», 2023.
Годы, предшествовавшие Войне, были удачными для Якова Шехтера. Несколько новых книг вышли в России, переводы на польский язык были тепло приняты, интервью и авторских вечеров становилось все больше. В подкастах он с удовольствием делился будущими писательскими и редакторскими планами, в Польше читатели всех возрастов заполняли украшенные историческими полотнами залы, чтобы его послушать. Осваивались новые жанры и выразительные средства, появлялись новые проекты, как, например, сотрудничество с художником Александром Канчиком в работе над книгой рассказов или сценическое действо, устроенное совместно с поэтом и бардом Даниэлем Клугером.
Российское и арабское нашествие вновь показало, как хрупка иллюзия порядка. Вместе с детьми Мариуполя и Беэри умерла и постмодернистская ирония; социалистические симулякры вновь предстали во всей своей нищете; великая идея отождествления идей, чувств и желаний с реальностью оказалась бессильной перед лицом реальности. Подтвердилось то, о чем вопреки основным тенденциям в израильской культуре твердили многие русско-израильские писатели все те годы, пока буйствовал постмодернистский переворот: поминки «памяти пафоса» не могут заменить людям пафоса памяти. Однако и новый поворот к памяти, новый пафос «Памяти памяти», как у Марии Степановой, или «Семейного архива», как у Бориса Херсонского, не дал средств восполнить нехватку реального, оставляя человека в плену, если так можно выразиться, абсолютного релятивизма его собственных истин, где три последних слова стоят в кавычках. Семейная сага в ее разнообразных формах, как и семейные мемуары и аутофикшн, которыми переполнена сегодняшняя книжная полка, не помогают вырваться из плена фантазий, пусть и семейных. С другой стороны, такие писатели, как Дина Рубина, Денис Соболев, Елена Минкина-Тайчер, хотя и отдают должное этому тренду, стремятся, тем не менее, раскрыть «достаточные основания» бытия, познания и этики в исторической объективности, человеческом достоинстве, моральной стойкости.
И здесь, на фоне этих процессов, нам предоставляется возможность по-новому взглянуть на религиозную литературу, так ярко представленную Яковом Шехтером. Русско-израильская религиозная литература, в прошлом заметная по творчеству, например, Эли Люксембурга, Бориса Камянова, Эзры Ховкина, а также по деятельности Павла Гольдштейна и Иермиягу Брановера, пополнилась такими талантливыми фигурами, как Анна Файн, Софи Рон-Мория, Браха Губерман, Велвл Чернин, Эстер Кей. Каждый из них пытается по-своему построить мост к новой метафизике как способу преодоления нового же идеологического тоталитаризма. Как когда-то в Советском Союзе, религиозная литература сегодня вновь становится оплотом идейного нонконформизма. Та тональность, в которой говорит с читателем рассказчик Якова Шехтера, тот взгляд, которым он видит мир, те познавательные и этические предпосылки, на которые он опирается, могут оказаться востребованы сегодня любым читателем, независимо от его веры и религиозности. Их суть в том, что можно назвать иудейским критическим рационализмом – в древнем и всегда актуальном сочетании бытовых практик праведности и раввинистических практик учения.
Новая книга Шехтера «Ангел-водопроводчик», изданная не в России, а в Израиле, читается сегодня совсем не так, как она читалась бы до Войны. Этому способствуют и другие факторы, делающие ее неординарным явлением в русско-израильской литературе. Во-первых, это первая книга, изданная под эгидой издательства «Артикль». Невозможно переоценить значение того, что сегодня, когда публикация в российских издательствах для многих стала морально недопустимой, открывается новая израильская площадка, связанная к тому же с одним из старейших «толстых» журналов страны. Такое положение дел усиливает ослабевшую было тенденцию к автономизации русской литературы от москвоцентристского литературного феодализма, каковая тенденция активно развивалась с 70-х по 90-е годы такими писателями и критиками, как Михаил Генделев, Яков Цигельман, Майя Каганская, Нелли Гутина, Александр Карабчиевский и многие другие. Тем самым, начинается новый этап в жизни как «Артикля», так и всего русско-израильского литературного сообщества.
Во-вторых, новая книга Шехтера открыто позиционируется как артефакт религиозной литературы, о чем свидетельствует открывающая ее хаскама на иврите главного раввина города Холон р. Йоханана Гурари – традиция, принятая в издании религиозных книг, название которой буквально переводится как согласие, но которая в данном случае является, конечно, рекомендацией читателям. В хаскаме р. Гурари, в частности, пишет (привожу в моем вольном переводе): «И у нас, в ХАБАДе Холона во время чудесных субботних встреч Яков Шехтер рассказывает хасидские истории, и публика жадно внимает им». Все, кто знаком с писателем или бывал на его вечерах, знают, что он не упускает возможности рассказать свои истории публике. Такова еврейская традиция, идущая от данной Моисею в Торе заповеди хакхель, то есть публичного чтения Торы, усилившаяся в талмудической агаде и приобретшая особое значение в хасидизме. Русско-израильская литература не часто обращается как к еврейским поэтическим традициям, так и к еврейским литературно-бытовым и институциональным практикам (можно упомянуть помимо уже ставших классическими экспериментов Якова Цигельмана совместный проект Якова Шехтера и Анны Файн «Самоучитель Каббалы»).
Таким образом, читая рассказы «Ангела-водопроводчика», мы должны понимать, что перед нами в плане основной литературной установки – записанное устное слово, предназначение которого видится автору и его единомышленникам в распространении в мире морали, знания, силы духа и веры в неожиданное спасение из самой пучины тьмы и отчаяния, куда мы погружаемся с досадной регулярностью и где пребываем и теперь. Подзаголовок книги так и определяет ее жанр: «Рассказы о неожиданном». Неожиданное, перипетия – быстрая перемена как в лучшую, так и в худшую сторону – служит основным нарративным приемом рассказов. Голосом одного из своих рассказчиков Шехтер говорит: «Перемены – вот чего мы боимся больше всего на свете. <…> То самое “вдруг”, без которого невозможна ни одна хасидская история, и не только история, а вся литература вообще» («На войне как на войне»). Перипетии и развязки в сборнике не всегда достаточно драматичны, иногда их событийность прикрыта слоями еврейской учености и проповедничества или завязана на именах знаменитых цадиков и раввинов, способных вызвать мурашки на коже только у тех, кто давно и основательно погружен в тему. Традиции традициями, но у русскоязычной публики есть свои читательские привычки и ожидания, и совсем небольшая уступка им могла бы существенно расширить круг поклонников писателя.
Рассказы, вошедшие в книгу, уже публиковались в периодических изданиях и соцсетях. Здесь они составлены в порядке хронологии описанных в них событий и охватывают четыре последних столетия. Кроме того, они поделены на два блока: «В изгнании» (с 17 до начала 21 века) и «На Святой земле» (с 19 до начала 21 века). Внутренняя логика такого порядка очевидна: еврейское «неожиданное» следует по пятам хода еврейской истории, которая, в свою очередь, есть история войн, катастроф и восстановления еврейской государственности в Земле Израиля. Два эти блока не равны по объему: первый значительно превосходит второй. Это может быть случайностью, вызванной личными предпочтениями автора, но может иметь и всеобщий смысл перетекания священной истории в цивилизационное строительство, как оно выражено, например, в рассказе, давшем название сборнику, «Ангел-водопроводчик».
В разноплановой прозе Якова Шехтера всегда есть место для «неожиданного» – и в романах, и в рассказах. Можно упомянуть только недавно вышедшие романы «Хождение в Кадис» и «Он уже идет» или более ранние вещи, как, например, магико-реалистический роман «Астроном» либо фентезийный цикл «Второе пришествие Кумранского Учителя». Читателю памятен также Шехтеровский девятитомник переводов-пересказов хасидских историй раввина Ш. Й. Зевина «Голос в тишине». Однако, в отличие от него, в новой книге автор выступает в качестве собирателя и рассказчика. Она продолжает цикл, начатый такими сборниками рассказов, как «Треба знати, як гуляти» и «Есть ли снег на небе», который выделяется тонко подобранной палитрой реалистичности, где смешано рациональное и иррациональное, бытовое и мистическое. По словам писателя, рассказы «занимают всю ширину спектра достоверности, от затейливых побасенок до абсолютной правды» и в жанровом плане охватывают широкий спектр прозы – от мемуаров до новеллы («От автора»). Автор тем самым и подчеркивает их литературность, и располагает их на той шкале, которая свидетельствует о его мировоззренческой основе – метафизике истины. Организованные историческом порядке, «чудесные, удивительные, странные происшествия, случившиеся с праведниками и разбойниками» превращаются в метод познания реальности и формирования памяти, способной отличить истину от лжи.
О каких же истинах повествуют рассказы Шехтера? Прежде всего, о том, что вся наша жизнь – это «вечный бой» со злым началом в себе, с искушениями и слабостями. Но что бы то ни было, еврею не дано позабыть свой исток, как бы далеко от доброго начала, родного дома и родной культуры ни забросила его судьба. Далее те ценности, которые на протяжении веков хранит еврейская культура, никогда не теряют своей значимости и передаются самыми разными способами – от учения и наставления до эпифании, сказки, сна и даже простых будничных событий (как, например, пересоленная картошка, напоминающая праведному мужу, что у него кроме праведности есть еще жена, соседи и весь большой, нуждающийся в его заботе мир). Или как обычные законы свободного предпринимательства, позволяющие помочь нуждающимся не хуже каббалистического благословения («Каббалистическое благословение»). Иногда эта передача ценностей, то есть традиция, проявляется в случайностях и совпадениях, которые кто-то назвал бы чудесами. Но как ни называй, суть в том, что в них раскрывается истина. Как говорит один из героев Шехтера, мудрость – в мелочах («Читающий мысли»). Именно эту мудрость мелочей и хранит еврейский народ во всех испытаниях, которые посылает ему история.
Поэтика Шехтера – это также поэтика еврейских мелочей. Может быть, поэтому краткая нарративная форма в сочетании (там, где это уместно) с еврейским сказом и так хорошо знакомым еврейским диалогом, драматическим и внутренним, так ему удается. Пейзажные зарисовки тоже хороши; за годы литературного труда они приобрели округлую и точную пластику. Как и принято в еврейской литературе, жизнь природы, как и жизнь человека, вертится в рассказах Шехтера вокруг еврейских праздников. Речь насыщена поговорками и выражениями, характерными для талмудического, хасидского и иногда сефардского дискурса, переведенными (а иногда и не переведенными) с иврита или идиша, что довершает впечатление аутентичной еврейской литературы, настолько уверенной в себе и лишенной черт миноритарности и маргинальности, что для нее нееврейский язык перестает быть проблемой.
Главный сюжетообразующий принцип Шехтера тоже еврейский – это тикун, исправление неправедности, несправедливости, зла или просто ошибки в мире либо в человеке. Рассказы пропитаны любовью – к героям, к книгам, к природе, такой любовью, суть которой в соединении всего со всем, в том, что древние греки называли гармонией. Только эта любовь могла создать, например, в рассказе «Не знаю» такой образ Житомира, куда «маленький меламед», мечтающий о справедливости и вознаграждении за свою праведность, отправился, чтобы достать «настоящий» итальянский «эсрог», но в итоге потерял все: «Все местечки Украины выглядели одинаково, и Мойше читал их, словно раскрытую страницу Пятикнижия». И ужас, и мудрость этой притчи в том, что на «раскрытых страницах» истории, как и Торы, разворачивается еврейская трагедия, следующая поколение за поколением, условно говоря, из Житомира XVIII века в Хеврон конца века XX. Сегодня, во время ужасной Войны, я вместе с рассказчиком вновь и вновь спрашиваю: где же справедливость? И, как и он, «честно отвечаю»: «не знаю».
