Журнал современной израильской литературы на русском языке Издаётся с 1999 года
Евгения Вежлян — поэт, литературный критик, социолог литературы. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение», «Знамя», газетах «ExLibris», «Книжное обозрение» и др. Колумнист «Русского журнала» и Лиterraтур’ы. Ведущая на «Литературном радио». Работала редактором в журнале «Знамя». Лауреат малой премии «Московский счет». В Израиле с 2022 года (Маале Адумим).
Скажу несколько слов о лекции. Было довольно много публики, и публика была очень живая и заинтересованная. Разговор получился увлекательный. Но тут обнаружился такой чисто организационный момент. Лекция была в смешанном формате — часть публики была оффлайн, часть — онлайн. Оффлайновые люди задают вопросы, плавное течение лекции прерывается, онлайновым людям подхватить дискуссию трудно. В общем, в оффлайне легче включиться. Конечно, не все могут, но когда ты прямо на месте действия получается живее и главное — понятнее.
Если первая лекция была вводной и более теоретичной, то вторая — более конкретной по материалу. Первая лекция брала глубокую хронологическую картину (от перестройки до сегодняшнего дня), вторая — в основном текущее положение дел.
Идея, насколько я ее понимаю, в следующем. Женя предлагает разделить литературу на русском языке на три параллельных потока, причем потоки эти не имеют четких границ. В общем текут, как Арагва и Кура. Точно сформулировать критерии принадлежности к «свету» или «тьме» — трудно. Даже когда мы берем конкретный текст не всегда ясно — темное это или светлое. Все три потока структурно подвижны на границах.
Первый — это литература госзаказа (или зет-литература), прямого или косвенного, оплаченного или проигнорированного властями, но госзаказа. Писатель еще до всякого писания знает, за что его государство погладит по головке, а потом уже садится писать. Цель — получить плюшки — деньги, должность, доступ к большим площадкам. Есть ли «искренняя» зет-литература? Вероятно, есть, но это самый низовой уровень. Если зет-писатель талантлив (а такие есть), он неизбежно ошибется и рамки госзаказа нарушит. И ему придется свое сочинение ломать и обрезать под рамку, осознавая, что это именно ломка и укладывание в прокрустово ложе. Тут уж не до «искренности».
Третий поток — оппозиционная литература. Писатель заранее знает, что вот за это его точно государство по головке не погладит (или объявят иноагентом, или еще чего похуже), но он считает, что должен высказать, то «что думает здоровый миллион», как пел в 1968 году Юлий Ким. Этот поток в определенном смысле — это «антигосзаказ». Ценности зет-литературы для него — в точности антиценности.
И самый интересный второй поток — «между» первым и третьим. Его Женя назвала «оппонирующей литературой». Почему «оппонирующей»? Он как бы «оппонирует» и литературе госзаказа и оппозиционной литературе, но, как правило, выражает ценности, которые ближе к оппозиционной литературе, чем госказазу. А потому оппонирует и власти. Но не потому что, он вот так хочет выразить свое отношение к запретам ЛГБТ или нарушением свободы слова, совсем необязательно. Оппонирующая литература стремится оставаться свободной. Эта литература редко изображает сегодняшний день (но иногда берется и за этот материал). Но чаще она уходит либо в прошлое, либо в будущее — в возможные миры.
Остаться свободным сегодня на литературном поле — трудно. Поскольку к писателю приходят (в том числе и хорошо относящиеся к его работе читатели) и спрашивают: ты за кого — за зетников или за оппозицию? (Что бы разные люди под этим не понимали). Писатель отвечает: вообще-то я за свободу творческой работы. После этого получает по голове со всех сторон. Но если это сильная литературная работа — и зетники, и оппозиционеры начинают размышлять, а нельзя ли как-то эту работу так «перепозиционировать», чтобы она стала «нашей», например, премию правильную дать. Если не откажется — значит наш.
Но главное, что я понял, слушая Женину лекцию (и она это много раз подчеркнула) — сегодняшняя литературная ситуация совершенно на похожа, на ту, которую я помню по 1970-м — первой половине 1980-ых. Тогдашнее положение дел описала Лидия Гинзбург в «Записных книжках». Она пишет о там- и самиздате: это литература настолько другая, что ее почти невозможно оценивать по творческим критериям, инакость так бьет по глазам, что ломает оптику. А вот сегодня это не так. Сегодня ситуация в русской литературе, скорее напоминает 1920-е годы (Женя специально поговорила о «попутчиках»), когда все печатались и в совдепии, и в Берлине, но двери постепенно закрывались.
Сегодня постоянно меняются границы «разрешенной литературы» — государство постоянно что-то новое придумывает. Например, вот свежая идея: child-free запретить и мочить за «пропаганду одиночества». «Оппонирующее произведение» вдруг безо всякой предварительной нацеленности оказывается «оппозиционным». Но книга-то не изменилась. И эстетические критерии по-прежнему остаются применимы, в отличие от там- и сам-издата, о которых писала Гинзбург. То есть несмотря на такую трехчастную структуру существует в определенном смысле единый поток. В который, кстати, входит и зет-литература, кроме самых одиозных, крайних проявлений, которые уже за пределы собственно литературы выпадают. И поток этот на зет-литературу, как ни странно влияет.
Из этого можно сделать и чисто практические выводы. Можно попробовать работать в этом сегодняшнем литературном потоке, опираясь на эстетические критерии (опять-таки, как бы мы это не понимали). Печатаясь в РФ, мы еще можем побороться. Может, завтра все изменится, и в РФ остается чистая зет-литература, а в эмиграции сформируется чистый оппозиционный тамиздат, но пока ситуация другая. Хотя, как говорят врачи, «динамика отрицательная», прогноз — плохой»