Чей там дом
Смотри, это мишка, лет сто ему, вроде бы, В жилетке из нашей портьеры на Ленина
И нет у него ни изгнанья, ни родины, Чернильные пятна, подтеки варенья ли — Вот все, что оставили три поколения.
Он смотрит надколотым глазом, ему-то что, Пока ты трясешься над описью прежнего, Не то чтобы счастья, но вряд ли имущества, Вот видишь, как мы обезвре… обезбрежены, Как внутренний берег относит от внешнего.
Ты все что-то хочешь сказать в оправдание, Нет, не в оправданье, скорей, в объяснение. Как там у Довлатова: «Это же дали, да?»,
И мы в этих далях расселись растерянно, Свалившие с милого страшного севера.
Но (как это будет по-русски?) безмолвствуешь
И ждешь, что «наплакался», скажут, «намучился».
Ты даже примерился наспех к погосту их,
Но тут у них домики, тут у них уточки, И раннее утро, и рваные улочки…
Опять покупаешь посуду и скатерти, Бежишь за собакой, несущейся с тапочком,
Часами бессмысленно чатишься: «Как ты там». Ведь мы же уехали? Но недостаточно.
Ведь мы уже умерли? Неокончательно.
***
А где наши гости? Они улетели обратно. Куда улетели? Сказали, к себе, на Арбат, но
Они же живут в Теплом стане? Живут в Теплом стане. Сказали, так легче. Сказали, там лучше не станет,
И если война, то, конечно, и в рашке война,
Но грязных тарелок оставлена полная раковина,
И надо на дачу — соседка-то смотрит за кошками? И на Востряковское, господи, на Востряковское.
А где же друзья наши? Тапочки вот и носки вот. Вернулись домой. Но куда? В обесточенный Киев. Сказали, что дома — и стены, ну, в общем, лекарство. Уже долетели? Нет связи, нет связи пока что.
А как мы на «Соколе»… мы на Червоноармiйской…
Не смей вспоминать, в этом нет больше правды и смысла. Нам больше нет места быть вместе и смелости плакать. Все пеплом пошло, ну а то, что не пеплом, то прахом.
Все тише становится: где вы? Да вот мы…
Да где же вы…
И снег ничему не помог первозданный рождественский.
***
Наш район, состоящий из боком стоящих хрущоб.
Две спрямленных тропы к остановке и третья — с балкона.
Нас давно уже нет, потому и болтаю такое.
Эта музыка — все.
Тополиная пыль и с портвейном бегущий гонец,
Предвкушение счастья, маравшее плечи побелкой.
Мы уже не увидимся, знаешь?
Я знаю, забей.
Как?
Слишком многого нет.
Кто свалил, кто безумен, кого сожрала нищета.
Бормотаньем депо стало то, что имело значенье.
Чей там дом — это твой или мой, я не вижу, ничей, нет? Ничего. Ни черта.
Не спасет ни рябиновый куст, ни другие кусты,
Ни отечества дым — не такой ли вставал над печами?
Ну, куда «я вернусь», если некуда? Не отвечай мне.
Я не знаю, а ты
