Собака-штурман, Человек и Боевая Овца (назовем его Боб) отправились в путешествие. Цели у друзей были разные: Собака хотела вдоволь насмот- реться из окна машины на дома, деревья и других собак. Человек надеялся попить хорошего кофе и побывать в музеях, а Боб искал сюжет для прозы.
Собрались с вечера. Собака положила в багажник кастрюлю, полотенца и мешочек таблеток: путешественники были немолоды. Еще Собака захва- тила шесть бутылок с водой, четыре юбки, белье для себя и Боба, четыре блузки, настольную игру «Банкиры», сборник логических задач, поварешку, менажницу, вафельницу, обогащающий крем для лица, фудпроцессор и четыре детектива. Человек взял c собой главное: компьютер и деревянную ложку.
Хороший швейцарский нож Человек потерял, а Боб свой пистолет оставил дома, так что выехали они безоружными и по Западному берегу реки Иордан покатили в сторону моря. Через полчаса Человек спросил:
— Где мы?
— Мы, — ответил Боб Человеку, который только позавчера прилетел и мог чего-то об Израиле не знать (хотя знал больше средних израильтян), — мы все еще на западном берегу реки Иордан. У Иордана много чудесных свой- ств, но главное — невероятно широкий западный берег. Сам Иордан даже в зимний разлив можно, хорошо разбежавшись, перепрыгнуть, зато запад- ный берег реки простирается километров на сорок. То, что мы принимаем за восточный берег Средиземного моря, в действительности есть западный берег реки Иордан.
— Через два километра поворот! — сказала Собака. Она держала на коленях карту и не мигая смотрела в нее, боясь не предупредить о повороте вовремя. При этом Собака еще не проснулась и беспокоилась, выключила ли она газ. Программой «Вэйз» Собака, чтобы не злить Боба, пользовалась только в крайних случаях.
Когда они повернули на Шестое шоссе, Человек рассказал новость: питерскому аэропорту присвоено имя Достоевского. Опорный пункт полиции называется теперь «Идиот», зал VIP — «Бесы», а пункт таможенного контроля — «Преступление и наказание».
— Вот, слышишь?! — Боб гневно повернулся к сидевшей рядом Собаке. — Настоящий, живой анекдот, а не та ватная дрянь, которую ты километрами читаешь в телефоне!
Боб любил громить все виртуальное.
— Про аэропорт я как раз в телефоне прочел, — заметил Человек.
Кончался август. По сторонам главной магистрали страны все было серым и выжженным, как мир, в котором победила политкорректность или другая тоталитарная идеология.
—Ты не хочешь выпить чаю? — спросила Боба Собака, поймав указатель на заправку. В действительности она хотела кофе.
—Да, да, — откликнулся с заднего сидения Человек, — тебе стоит выпить чаю!
Боб понял товарищей и повернул к бензоколонке «Дор Алон», где кофе, кока-колы и пирожков продавали не меньше, чем бензина. И сосисок про- давали немало, о чем говорили две бадьи на входе: с горчицей и с кислой капустой. Собака, Человек и Боб пристроились на улице, за столом с дощатой столешницей. На непрозрачной стеклянной стене кафе вразброс большими цветными буквами было напечатано «ОТДЫХ», «СЧАСТЛИВОГО ПУТИ», «СЛАДКИЙ», «КОФЕ», «КАЙФ» и «СВЕЖЕСТЬ».
Собака и Человек нырнули внутрь, а Боб остался на скамейке и вертел головой. Шейные позвонки негромко щелкали. Вокруг арабы, мордастые во- дители армейских тягачей, чиновники на пенсии, русские, эфиопы, школьники и торговцы, бубнившие в мобильники. Короче, вокруг были все. У стены в двух черных ведрах блестели целлофаном букеты. Тягачи с танками, покрытыми черным брезентом, стояли в ряд поодаль.
Когда после чая, кофе и курева вернулись на автостраду, Боб врубил музыкальную программу, редакторы которой тоже, видимо, проснулись и врубили «All night long». За ней последовала «Strange кind of woman», под которую Боб разогнал машину до 120 км.
Человек долго смотрел с заднего сиденья, как седые пейсы Боба болта- ются в такт тяжелому року, и сказал со вздохом:
-Я прекратил слушать такую музыку примерно лет в шестнадцать.
Потому что ты никогда, — ответил Боб, яростно мотая пейсами, — никогда по-настоящему ее не слушал. Рок на автостраде — это драйв, это Америка.
А ты что, был в Америке? — спросил Человек.
Не был. Я всегда говорю о местах, где не был, и вещах, в которых не понимаю. Зачем говорить о понятном? Оно и так понятно.
-А что это у вас за рок-радио? — спросил Человек
— Деревня! — гордо откликнулся Боб. — Кто сейчас музыку слушает по радио?! Это программа «Спотифай». Через телефон!
«Ага», — подумал Человек, но промолчал.
За окном началась Галилея, холмистая и зеленая, даже в конце августа не выгорающая до конца, как выгорают Иудея или равнины Шарона.
Видно, подземный водоносный слой, который поит галилейские травы, сильнее страшного израильского солнца.
Пригнувшись, Боб глянул в зеркало заднего вида. Человек на заднем сиденье спал, тело его перекосилось.
— Ну, ты решил, куда мы едем? — спросила Собака, по-прежнему глядя в карту.
— Сейчас, — ответил Боб, вслушиваясь в очередную рок-балладу. — По- читай-ка мне, какие тут в округе есть селения, кроме арабских, конечно.
— Музыку только выключи.
— О’кей, о’кей.
Боб выключил музыку, а Собака стала читать:
— Шорашим, Наим, Йовалим, Бейт-Римон, Ошия, Саджара…
— Это арабское
— Ракефет, Кфар-Зейтим, — продолжала Собака, — Амирим.
— Вот! — крикнул Боб так, что Человек на заднем сиденье открыл глаза (и сразу закрыл). — Амирим! Туда и поедем! Как это по карте — удобно?
— Остановись где-нибудь, — сказала Собака, — я заведу Вэйз.
— Твой Вэйз, — ответил Боб, сворачивая на боковое шоссе, — напоминает мне внутренний голос из анекдота. Голос давал указания: «Выйди из дома! Налево! Направо! Лезь на сосну! Выше! Еще выше! Ух и е…ся ты сейчас!»
— Так что, не заводить? — спросила Собака
— Почему же? Заводи!
2
Через полчаса они ползли по серпантину зеленой горы.
— Что за странное название? — спросил Собаку Человек, когда проехали указатель на поселок Шефер.
— «Шефер» значит добрый или добрые, хорошие.
— А наш поселок как называется? — спросила Собака, которая, решая задачу, всегда внимательно изучала условия.
— Амирим, — ответил Боб, — по-русски значит «речения».
— Интересно, — сказала Собака. — Соседние поселки. Если читать на- звания вместе, выходит «Речения добрые». А ведь рядом есть «Нафтали».
— Ты хочешь сказать, названиями поселков написана библейская стро- ка «Нафтали — быстрый олень, приносит речения добрые»? То есть рядом должны быть «Быстрый олень» и «Приносит»? Посмотри-ка по карте!
— Да, — ответила Собака, — все названия есть. Наш поворот!
— Ай да Галилея, — сказал Боб, поворачивая к воротам поселка Ами- рим, — не хуже Иерусалима!
Они въехали на площадь и остановились перед щитом с перечнем достопримечательностей поселка.
– Путь к Роднику, – прочел Боб вслух. – Галилейская любовь. Просветление в Галилее. Галилейские завтраки у Шуки: лучший хумус из проросших бобов. Таиландский массаж. Тибет в Галилее: все виды медитации. Рейки. Романтика в Галилее. Постоянная выставка: сад статуй. Галилейский букет: органические овощи и фрукты.
– Да…– сказал Боб, – про хумус и медитацию понятно. Но что за бизнес «Путь к Роднику»? Завод шампуней, что ли? – Въедем – увидим, – сказала Собака.
Боб направил было машину в ворота, но притормозил и прочел предупреждение, набранное красными буквами. «Дорогой Гость! Ты въезжаешь в поселок, где живут строгие вегетарианцы! В наш поселок нельзя привозить мясо и рыбу в любом виде!»
– Слышишь?! – обернулся Боб к Человеку – Здесь нельзя есть мясо и рыбу. Даже ввозить нельзя. Закон у них такой.
– Закон? – переспросил Человек. – Перед законом я немею. – Он коснулся своей сумки в знак того, что никакие законы не в силах отнять у него основные ценности – компьютер и деревянную ложку.
Главная улица называлась «Путь к Роднику». Собака одобрительно вертела головой. Зелено, чисто. Гора пней и сучьев сушится для зимней топки. Зеленые решетчатые ящики полны по-осеннему багровых плодов манго. А вот магазин.
– Остановись, зайдем, – сказала Собака.
Что ж, магазин – лицо поселка. Одновременно с ними к сельмагу причалил двухместный радужно-полосатый электромобильчик. Собака двинула к магазину, а Боб и Человек принялись рассматривать необычную машину, из которой вылезли худой парень в ситцевых красных штанах, белой майке, с крашеными хной волосами, заплетенными в сотню дредов, и мохнатый, дымчато-серый пес. Парень нес много маленьких бумажных мешочков, содержимое которых начал высыпать в проволочные контейнеры.
– Мусор сортирует. Европа! – одобрил Человек. На номерном щитке радужной электромашины было написано «Сделано по особому заказу», а вместо номера стоял телефон 085-6936563.
– Круто, – сказал Человек. – Я думал, такое только в Германии есть. Суперстраховка для миллионеров. Водитель не отвечает ни за что. Врезался или поломка – звони по телефону. Производитель за все запла… Рык и лай оборвали объяснение. У магазина бешеной каруселью закрутились две спины, серая и рыжая, слились два злобных рычания, замелькали клыки.
– Альма! – заорал Боб. – Альма! Нельзя! Иди сюда, блин! Альма! Он хлопнул себя по ляжке. – Да Альма же!!!. – Что-то кричал и хозяин серого пса. Драка еще не началась. Собака подбежала к ним. Добрая и флегматичная с людьми, в собачьем обществе она зверела.
– Боже мой, – причитал Боб, – каждый раз забываю… Хорошо еще, что не успели сцепиться. А то бы не разнять. Беда с этими нормальными. Привыкаешь, что они тихие, добрые, и ждешь полного ажура, а они… Вот Альма – просто мать человечества. Но как увидит другую собаку – туши свет. С нашим братом психом легче: ходишь на работу – и достаточно.
– Ладно, проехали – сказала Собака. Они сели в машину и двинулись дальше по главной улице медленно, чтобы успевать читать вывески и решить, где остановиться. – «Путь к роднику, 14. Свет Галилеи. Японский массаж. Джакузи в каждом номере», – читала Собака вслух.
–Без нас.
– «Путь к роднику, 26. Тайна Галилеи. Карты Таро. Рейки».
– Дальше. – «Галилейская любовь. Номера для пар». – Дальше.
– «Путь к роднику, 42. Квартиры для отдыха», – прочла Собака.
– Стоп! – крикнул Боб.
Они остановились сразу после вывески и вернулись к воротам. Пространство за воротами до самого неба было зеленым, толстенные стволы нездешних деревьев добавляли коричневого.
– Баньяны, что ли? – спросил Боб своих спутников, но они не успели ответить: на улице, у калитки, глядя в землю, но явно поджидая именно их, стоял старик. «Дряхло-юный, – высветилось в голове Боба впечатление от седого, стройного, с обвисшей кожей деда в джинсовых шортах и футболке – живет при сыне. Почетный сторож».
– Квартиры для отдыхающих сейчас на ремонте, – сказал старик, не поднимая глаз. Для вас есть хижина. Два этажа. И прежде чем они согласились, старик повернулся и бодро пошел по тропинке вглубь участка. Под арками вросших в землю баньяновых ветвей тропа несколько раз ныряла в тень. На обвитых лианами стволах розовели орхидеи. Блестели папоротники. Вид был африканский, но очень уж ухоженный. Казалось, сейчас с баньяна спустится добрый шимпанзе с автоматом и попросит канадскую визу. Хижина, как и сад, оказалась африканской: стены из глиняных кирпичей, крыша до земли, крытая пластами твердой, будто лакированной соломы. «Гамаки, пауки, амулеты и змеи», – подумал Боб, без большой охоты открывая оклеенную корой дверь. Внутри, однако, висел кондиционер, а табличка под огромным телеэкраном сообщала пароль вай-фая, к которому Человек сразу подключился, положив на стол рядом с компьютером деревянную ложку.
– Фейсбук? – спросил Боб, взглянув на мгновенно наполнившийся лицами экран. – Что ты там все рассматриваешь?
– Давай откроем тебе страницу. Сразу все поймешь, – предложил Человек, глядя на Боба поверх очков. – Работы на пять минут.
– Нет уж, с тенями общайся сам. Предпочитаю живых.
– Как сказано в Псалмах, – вздохнул Человек, – счастлив тот, кто… Я вот спросил недавно у общительной тетеньки, со сколькими знакомыми она регулярно встречается. Долго считала. Насчитала двоих. Один – муж. Про другого я спрашивать не стал. Живое общение сейчас – редкость. Так хоть с тенями поговорить… Собака нашла на мраморе у раковины плиту и микроволновку, рядом с которыми разместила менажницу, вафельницу и фудпроцессор, и узнала от старика, который продолжал молча стоять у входа, что пульт от кондиционера на полке под раковиной.
– Откуда вы? – спросил Боба старик, по обязанности хозяина как бы проявляя интерес к гостям.
– Он из России, а мы из Хеврона, – ответил Боб.
– А, – сказал Старик, – когда я был маленьким, родители возили меня в Хеврон на телеге. Телеги отходили от Яффских ворот. Раз пришли мы туда, а турки-полицейские не пускают. Толпа, оркестр играет – приехал кайзер Вильгельм. Тогда еще сломали стену у Яффских ворот. Переведи ему.
Боб нехотя перевел. Человеку рассказ Старика не понравился.
– Кайзер, – сказал всезнающий Человек, приезжал в Палестину в 1898 году, сто двадцать лет назад. Перед нами что, рекорд Гиннеса? Боба, однако, интересовало другое:
– Простите, – обратился к Старику Боб, – почему ваша улица называется «Путь к роднику»?
– Как почему? – спросил Старик с недоуменным видом человека, вынужденного объяснять, кто такой маляр или что значит корова. – Наша улица ведет к роднику!
– Прямо на улице родник? – Нет, – ответил Старик, чуть приподняв голову, но не глядя в лицо, – за смотровой площадкой в заборе есть ржавые ворота. Надо выйти наружу. Только закрывайте за собой, чтобы кабаны и другие не зашли. За воротами тропинка. Можете идти налево, можете направо – все равно придете к роднику. Там указатели.
– Все расшильдовано, – прокомментировал Человек, долго живший в Европе и знавший тамошние русские жаргонизмы.
– Пошли, – сказал Боб, – хочу посмотреть на этот родник.
3
Прошли мимо большого пустого дома с вывеской «Галилейская идиллия», мимо открытого гаража с тремя зелеными, полными новых пружин джипами под вывеской «Джипы в Галилее», мимо трактора, на который Человек залез, а Боб его сфотографировал. Миновали контейнеры для очистков красных овощей, очистков белых овощей, очистков зеленых фруктов, бумажного мусора, картонного мусора, стеклянного лома, оловянного, медного, стального мусора, картона, пластика, керамики, лампочек и батареек. На последнем в ряду контейнере было крупно написано: другой мусор. – Какой же еще бывает мусор? – риторически спросил Боб, – вроде, все перечислили. – А ты поди докажи, – сказал Человек, – ведь не докажешь! Скоро они вышли на смотровую площадку над обрывом, под которым зеленел дубовый лес, за лесом тянулись выжженные поля, а дальше мутно голубел сегмент озера. В центре площадки стоял планер, а перед планером – стела с фотографией молодого парня с зачесанными назад волосами и датами жизни 1948–1973.
– Смотрите, – сказала, подойдя к планеру, внимательная Собака, – планер весь из кусочков склеен! Планер и правда был собран, склеен, свинчен. Видимо, кто- то, разбежавшись, летел на нем с обрыва, а когда грохнулся, жители собрали обломки, склеили, свинтили и поставили до следующей попытки. Кусок хвоста был не родной, желтый. Родной не нашли.
– Полетим? – спросил Боб.
– Не сейчас, – отозвался Человек, – погуляем еще.
Отворив ржавые ворота, вышли на тропинку и наткнулись на указатель: «Родник – 2 км. Ворота – 4 км». Стрелки указывали в разные стороны. Боб повернул налево, в гору. Тропа состояла из разновеликих камней. Иногда с камня на камень удавалось перешагнуть, чаще приходилось прыгать или карабкаться. Тогда Боб подсаживал Собаку, а пару раз перенес ее на руках. Собака тяжело дышала. Колючки, росшие между камнями, впивались в ее густую, мягкую шерсть, но она не жаловалась, как не жаловалась никогда, и только если Боб проскакивал поворот тропы, лаяла и мордой показывала правильное направление. Человек в своих деревянных сандалиях ковылял последним. Наконец вышли на грунтовку, профилем похожую на букву W – две колеи и грядка примятой сухой травы посредине. Казалось, теперь до родника близко, вот столб с указателем. А вот и скамейка. Уфф…. Однако на указателе по-прежнему значилось: «Родник – 4 км. Ворота – 2 км. Стрелки опять показывали в разные стороны. Где родник, где ворота, было непонятно. Собака, извернувшись, выкусывала из своего пышного рыжего хвоста большую колючку, а Человек и Боб присели на скамейку. Человек сбил пятку: он привык ходить по ровному питерскому пространству, а не спотыкаться и карабкаться в деревянных сандалиях. Боб расстраивался: к роднику не приблизились.
– Ну что, пошли дальше, – мрачно сказал Боб
– Через полчаса стемнеет, – возразила редко возражавшая Собака.
– Да, – поддержал ее Человек, – стоит вернуться к воротам. Он сунул окурок в портсигар. Человек устал за свои деньги читать на сигаретных пачках про рак матки, импотенцию и флегмону и, купив сигареты, сразу пересыпал их из пачки в портсигар с веселым охотником на крышке. Вдруг он кивнул кому-то. Все посмотрели туда, куда смотрел Человек. На краю поляны, приятно улыбаясь, стоял некто в белых штанах, белой рубахе, белой тюбетейке и с большим белым полотенцем на плече. Заметив, что его заметили, некто, не прекращая улыбаться, приблизился.
– Простите, – спросил Боб, со скрипом сложив лицо в подобие ответной улыбки, – вы не знаете, как пройти к роднику?
– Я иду оттуда, – ответил незнакомец, – но сейчас объяснять бесполезно: скоро стемнеет, дороги вы не найдете, а завтра она изменится. А можно я вас тоже спрошу?
– О чем? – насторожился Боб – Как мне назвать сына? Я пошел за ответом к роднику, и вода сказала: спроси тех, кого встретишь. Теперь Боб точно знал, что перед ним человек духовный. Боб уважал духовных людей и был рад помочь, но чтобы дать имя, нужно знать вероисповедание. Человек в белом говорил с неясным акцентом, он мог быть иудеем, христианином, суфием. Спрашивать неудобно.
– Если вы мусульманин, – сказал Боб, часто дававший имена, действуя при этом, как медиум, в чем сейчас помогали сумерки, – если вы мусульманин, имя вашего сына Махмадур. Если христианин – Павсисий. Если же вы иудей – пусть сын зовется Шломиэлия. Итак: Махмадур, Павсисий или Шломиэлия.
Человек поблагодарил и исчез в кустах. В поселке наступил час вечерней физкультуры: на подходе к воротам путников обогнала женщина в тренировочном костюме, с огромной задницей, а навстречу им попался Старик. Он шел в гору удивительно легко и не поздоровался.
4
– Слушайте, – спросил Боб за вечерними макаронами, – почему у всех галилейских источников есть название, обычно имя святого, а этот – просто Родник?
– Ну?
– Думаю, у этого источника нет имени, потому что он – отец всех источников. Просто Источник. Как Библия – просто книга. Боб с Собакой легли спать на первом этаже, а Человек полез на чердак, под крышу. Собака сразу заснула и вздрагивала во сне. Боб лежал на широкой кровати под тонким одеялом. Он не засыпал долго, или так казалось: в кровати трудно понять время. Но и когда погрузился, выныривал и, не успевая понять, холод тащит на поверхность или шум, засыпал снова. Под утро выныривания стали чаще, пока Боб не проснулся совсем. Что-то скребло, карабкалось по крыше. Да, именно эти звуки пытались вырвать его из сна. Теперь они встали во весь рост – кто-то крупный шуршал наверху, когтил солому и доски, и вдруг, проскрежетав по всей крыше, оборвался и гирей упал в кусты. Было по-утреннему холодно.
– Слушай, спросил Человек за кофе, – кто это всю ночь лазал по крыше?
– Кошка, – ответил Боб, – кто же еще? Скажи, – осторожно обратился он к Собаке, – это кошка по крыше лазала?
– Я ничего не слышала, – отрезала Собака так, что стало ясно: уж кошку она бы учуяла.
– Для кошки крупноват, – не унимался Человек, – а когда в кусты упал – выругался.
– Лично мне было просто холодно, – сказал Боб, которому не нравился этот разговор. – Схожу к старику или к сыну его, кто там. Попрошу для всех еще по одеялу. Пока!
К дому старика вела дорожка, обсаженная невысокими деревьями с коническими стволами, поросшими толстыми колючками. Стволы венчали травяные шевелюры. В самом доме, огромном и поросшем лианами, ничего африканского не было. Одноэтажный дом с плоской крышей как клетка размножился делением и оброс квартирами на сдачу. В поисках обиталища Старика Боб обошел дом вокруг, заглядывая в окна. Ставни в некоторых квартирах были опущены, а где нет – виднелись манеж для младенца, прислоненная к стене швабра, кресло-кровать. Никаких следов ремонта. «Старик соврал про ремонт в квартирах для отдыхающих, – решил Боб, – чтобы сдать нам хижину, которая дороже. Ага, вот он где живет».
Вход в квартиру Старика помещался в нише, с двух сторон от двери стояли ступки из черного базальта, на стенах висели сухие тыквы, тарелки с примитивной росписью, на подоконнике лежала деревянная фигурка, из которой торчали гвозди. Боб несколько раз позвонил, хотя сразу почувствовал, что в квартире пусто. Возвращался Боб по дорожке, глядя в землю, и почти налетел на старика. Тот держал в руках два сложенных одеяла. Колено у старика было забинтовано, лоб над левой бровью заклеен белым, с розовым потеком пластырем. Старик молча протянул Бобу одеяла.
– А ведь это старик лазал ночью по крыше, – сказал Человек, принимая одеяло от Боба.
– Поговорим ближе к вечеру. Сейчас пора выходить.
– Куда?
– Как куда? К роднику!
Опять дошли до склеенного планера, открыли ржавые ворота, но повернули не в гору, как вчера, а под гору. Благо указатель на столбе под надписью «К роднику» указывал в обе стороны. Тропа вела по краю дубового леса. Гроздья сжатых, мелколиственных дубов то и дело расступались, открывая вид с обрыва: далекие горы, глинистые холмы и край мутно- голубого озера. Сначала казалось, что эта дорога легче, чем вчера: не приходилось ни карабкаться, ни продираться сквозь колючки. Собака трусила впереди, показывая путь. Потом опустилась жара. На открытых местах жгло, но и в тени дубов не было прохлады. Горячий, влажный пар с далекого озера вытеснил горный воздух. Собака все сильнее виляла мохнатым телом, медленней подвигалась вперед и высунула розовый язык. Когда они в очередной раз вышли на обрыв, Боб вспомнил, что недалеко отсюда Салах ад-Дин разгромил крестоносцев. Глупые крестоносцы шли тридцать километров по июльской жаре к месту сражения. Они надеялись напиться из озера и напоить коней, но хитрый Салах ад-Дин велел поджечь траву и незаметно отрезал рыцарей от воды. Кони пали, за ними пали рыцари, одетые в раскаленные консервные банки… Это случилось в июле. А где… Боб обернулся и увидел, что его догоняет голый по пояс воин с огромным деревянным крестом на мощной груди, с головой, обмотанной тряпкой. Коня воин потерял, жара заставила его скинуть доспехи. Крестоносец ступал тяжело, опираясь на копье, как на посох. Боб припустил и, догнав Собаку, задыхаясь, оглянулся. Слава Богу, привиделось. Боб пошел ровно, переводя дыхание. Сзади опять послышался стук копья о сухую землю. Боб оглянулся, их догонял Человек. Извилистая дорога стала прямее. Наваждение несколько раз повторялось: стоило рыцарю приблизиться, он оказывался Человеком, а отставая, снова превращался в рыцаря. «Где-то должны ждать мусульмане, – думал перегревшийся Боб. – Будет бой – уползу в кусты». Человек, меж тем, ковылял сзади. Его сандалии были кусками дерева, крепившимися на ногах жесткими ремешками из некрашеной свиной кожи. Правая сандалия была слишком свободной. Чтобы ремешок не так елозил по уже натертому месту, стопу приходилось сжимать, напрягалась икра, и шаг выходил рваным. Боб давно бы уже заныл, а Человек хромал молча. Это развивало стойкость, которой Человеку и так было не занимать. Впрочем, развивать стоит то, что у тебя есть. Человек рукавом вытирал со лба пот, посматривал на далекий, мутно-голубой край озера под обрывом и вспоминал, как тридцать лет назад, в первый свой приезд на Святую землю, он за сутки обогнул огромное озеро, питаясь одними бананами. Тогда он сумел это сделать, потому что был молод и силен. Смог бы и сейчас – за счет стойкости. На тропе валялась жердина. Человек кряхтя поднял ее – ничего, посох подходящий. Тридцать лет назад человек обошел все святые места. Побывал и там, куда не советовали ходить из страха перед мусульманами. Но арабы только клянчили деньги. Человек не понимал, почему их боятся. Он считал Ислам ложной религией и один на свете говорил, что никакого права на Святую землю у мусульман нет. «Стойкость стойкостью, – подумал Человек, – но лучше бы в этих сандалиях ехать на коне». Конь пал, раскаленные вериги доспехов пришлось скинуть. Человек снял рубаху и обмотал голову. Ничего: и пешим, без доспехов, он им даст! Между кустами мелькнуло. Человек вытер пот, схватил двумя руками копье, готовясь к первому удару, и ускорил шаг. Но стоило повернуть – мусульмане превратились в Боба с Собакой.
– Кладбище! – пискнула Собака. – Там должна быть вода! Справа, за забором, белели надгробия. Они напились из-под кранов над длинной жестяной раковиной, а собаке раз восемь наполняли и ставили на землю пластиковый стаканчик.
«Родник – 4 км. Ворота – 2 км», – прочли они на указателе, выйдя с кладбища. Стрелка скоро привела их в лес. Впереди засветилась прогалина. С тропинки тяжело шарахнулась огромная черная тень – корова. Еще не выйдя на прогалину, Боб уже почувствовал воду. Да, это был мелкий, зеленый пруд, скорее лужа, из которой корова только что пила. Как любой водоем в безводной стране, лужа радовала. Боб и Человек стали фотографировать лужу, а Собака нашла заросли ежевики и зашуршала там. Человек закурил, сидя на камне.
– Пошли, – сказал Боб.
– Куда? – спросила Собака из зарослей ежевики.
– Как куда? К роднику.
– Так вот же родник.
– Ну… – сказал Боб, – ладно, пошли.
– Слушай, – Собака вышла из зарослей, – а как ты представляешь себе этот Родник? Там можно купаться? Ты читал о нем где-нибудь, знаешь что-нибудь? Ты уверен, что туда стоит идти? Ты, вообще, знаешь, куда мы идем?!
– Абсолютно четкой картины у меня нет, – сказал Боб нарочито спокойно; он был удивлен страстной речью всегда молчаливой Собаки, – но раз уж мы столько прошли, наверное, стоит дойти до конца.
Лес после прогалины стал еще гуще. Темные, покрытые мхом деревья нависали над дорогой, превратив ее в туннель. Дорога блестела, как лунная дорожка на воде. Путники понимали, что давно прошли четыре километра, но указатель на повороте опять бесстыдно заявил: «Ворота – 2 км. Родник – 4 км». Лес внезапно оборвался. Тропа вела теперь вдоль засаженной масличными и фиговыми деревьями долины. Над краем долины нависала зеленая гора. Ни следа поселка, откуда они вышли. Боб заметил человека. Пожилой араб собирал фиги. «Сейчас мусульманин увидит рыцаря и начнется бой, – подумал Боб. – Полезу-ка я в кусты и Собаку возьму с собой: если победитель не найдет еврея, то может отыграться на несчастном животном. Однако ответственность перед товарищами заставила Боба подойти к арабу и возгласить «Салям алейкум!» Араб продолжал рвать фиги.
– Аллах да благословит тебя, – продолжал по-арабски Боб. Араб покосился, как лошадь, но головы не повернул. – Аллах всемилостивейший и милосердный да благословит твою семью и твоих детей! – отчаянно выкрикнул Боб.
– Привет. Вы откуда? – спросил араб на иврите.
– Мы из Хеврона, – выпалил Боб, ожидая арабского гнева.
– А… Хеврон! – сборщик фиг улыбнулся широко и радостно. – В Хевроне я служил в восемьдесят девятом году. Облавы, засады, аресты! – При слове «аресты» улыбка сборщика фиг стала еще шире. Боб понял, что перед ними не араб, а заклятый враг арабов – друз.
– Как нам дойти до поселка «Речения»? – спросил Боб. – Мне кажется, мы сбились с пути. Тут где-то должен быть Родник. – Про Родник не скажу, а до поселка не дойдете. Далеко, дорога через лес, скоро стемнеет. Садитесь! Я вас подвезу. Человек выкинул посох-копье, Боб подсадил Собаку, и они под рев старого мощного мотора поползли в гору мимо масличных деревьев, виноградников, черных поленниц, проскочили друзскую деревню – все было, как машина друза, мощное, без понтов – и полетели по асфальтовой дороге над обрывом.
– Привет Хеврону, – крикнул друз на прощание, высадив их у ворот поселка.
5
Поужинали яйцами и хлебом.
– Что будем со Стариком делать? – закурив, спросил Человек, – Боюсь, он опять, как вчера, станет ползать по крыше и не даст нам спать. Тут явно нечистая сила.
– Почему?
– Самому Старику на крышу не залезть. Да и вообще, он видел Кайзера, а это было сто тридцать лет назад. Только колдуны столько живут.
– Выставь на крышу крест. У тебя есть лишний?
– Боюсь, один крест не подействует. А у вас что в таких случаях делают? Боб задумался.
– Есть рассказ, – вспомнил он, – про Бааль-Шем-Това и пана. Пан оборачивался черным котом и убивал новорожденных сыновей еврея-корчмаря. А Бааль-Шем-Тов пришел к корчмарю и пана поймал. Велел ученикам ночью открыть над пустой люлькой окно, читать псалмы, а как влетит кот и плюхнется в люльку – накрыть его одеялом, бить дубинами и выкинуть в окно.
– Ага, – поддержал Человек, – там на чердаке как раз окно на крышу есть, соломой закрыто. Откроем его поздно вечером, верхний свет включать не будем. Почитаем псалмы. Старик не заметит и провалится. Дубинками бить не станем, но поговорим.
– Послушайте, – вмешалась миролюбивая Собака, – чего вы этим добьетесь? Только старого человека обидите. А если он шею сломает? Сколько нам здесь осталось, две ночи? Можно потерпеть.
– Ты можешь спать где угодно и подо что угодно, – сказал Боб Собаке, – а мы должны это прекратить.
6
Друзья сидели на темном чердаке, освещенном только экранами, с которых они читали псалмы. Начали с бормотания, но боязнь, что их услышат, заставила понизить голос до шепота, а от непривычки к чтению псалмов то и дело отвлекались.
– Слушай, – спросил нетерпеливый Боб, – ты какой псалом читаешь?
– Девятый.
– А как он по-русски начинается?
– Руководителю на мут-лабейне. Что это значит?
– Думаю, музыкальный инструмент.
– Интересно, какой?
– Ты, – уважительно сказал Человек, – последний на этой планете, кто спрашивает не у Гугла.
– А вот ответь мне ты, а не Гугл, – взвился Боб, бросив мобильник на кровать экраном вниз, – Вот почему ты против советской власти, например, открыто возражал, а компьютерам вшивым сдался, как миленький?! Тебе что, их власть нравится?! Я вижу, ты уже не со мной разговариваешь, а опять в свой фейсбук пялишься!
– Во-первых, – спокойно отозвался Человек, водя по экрану пальцем, – все это уже давно произошло, и бесповоротно. Во- вторых – да, иногда нравится.
Тут заскрежетало, захрустело, в открытом над ними темном потолочном окне повисло и, ворочаясь, с треском разрывая высохшие лианы, начало неотвратимо падать тяжелое тело. Друзья отпрянули, но потом машинально протянули еще крепкие руки и опустили старика в детскую кроватку. Человек зажег свет. Старик скорчился в кроватке, закрыв лицо руками. Друзья постояли над ним, сели. Старик отнял от лица одну руку, потом другую.
– Не зря, – сказал он.
– Что не зря?! – спросил нервный Боб.
– Не зря я лазал по крыше, – ответил старик, – вы, действительно, мудрые люди. Боб решил, что старик подлизывается, и грубо усмехнулся.
– Ладно, – сказал старик. – Я уже сорок лет вдовец. Женился я поздно, и мой единственный сын осиротел в тринадцать лет. Он любил работать в саду. Тогда мы еще выращивали черешню и маслины на продажу. Сын и в армии полсрока прослужил в киббуце, чтобы быть поближе к земле. После армии все поехали в Индию, в Таиланд, а он – в Кению. Когда вернулся, сказал, что африканцы – настоящие люди земли. Недаром у них такой цвет лица. Пошел учиться на агронома. Я-то надеялся, что поведем хозяйство вместе: надо было перестраивать ферму на туризм. А он получил диплом и опять уехал в свою Кению – сельхозинструктором. Через полтора года приехал в гости, привез семена баобаба, саженцы баньяна и жену, негритянку в накрахмаленном красном платье с белым кружевным воротничком. Белки у нее были, как яйца, губы, словно комья вспаханной земли. При этом мы люди простые, макаем хлеб в тарелку с хумусом, а она ела тремя вилками и говорила по-французски. Сын рассказал, что его жена программист и компьютерный график, закончила французский колледж в Найроби. Рано утром, когда я вышел проверить, целы ли поливальные трубки в вишневом саду, сын пошел со мной. Трубки под одной вишней разошлись, я присел на корточки, но поскользнулся и сел на задницу, в лужу. Попытался втиснуть один конец трубки в другой и не смог – сил уже не хватало. Встать я тоже не мог. Сын одним толчком соединил трубки.
– Слушай, – сказал он. – Отец моей жены – главный колдун племени. Колдуны не дураки и не обманщики. Они понимают, что человек живет мудростью. Отцу моей жены восемьдесят, а на вид пятьдесят. Все благодаря гостевой хижине. Он построил рядом со своим домом хижину для гостей с особой, пологой крышей. Когда приезжают умные гости и ложатся спать, колдун забирается на крышу и впитывает их мудрость. Это дает ему силы. Колдун не отнимает, не высасывает из людей мудрость, а просто копирует, как в компьютере. Колдун очень любит компьютеры и говорит, что многому от них научился. Я построю тебе такую же хижину. Сдавай ее умным. На крышу будешь залезать при помощи пары простых заклинаний. Я тебя научу.
– Мой дедушка, а твой прадедушка, – сказал я, – был раввином в Даугавпилсе. Африканского колдуна из меня не выйдет.
Сын не стал спорить. Он посадил баобаб, баньяны и уехал со своей женой. Через год я упал и сломал шейку бедра. Я кое-как поправился, ковылял с ходунком и от слабости несколько раз в день засыпал. О работе не было речи. Тогда я написал сыну: приезжай. Будем строить хижину. Шварцман, сосед слева построил же на своем участке пагоду. Сын привез все эти черные ступы и кукол с булавками, мы построили хижину, но не совсем как в Кении: во-первых, сказал я, умные туристы не станут жить в круглой халупе из навозных кирпичей. И я не хочу, чтобы крыша протекала. Под солому на крыше мы постелили доски, и в сечении хижина была квадратная. Но она была похожа на африканскую, и по крыше можно было лазать без заклинаний. Теперь, если звонили умные, я пытался сдать им хижину, а по ночам ползал по крыше, впитывая мудрость. Надо сказать, умных у меня останавливалось немало. Соседи называли свои циммеры цветистыми именами, а умные чаще выбирают места, названные просто. Впитанная мудрость сразу помогла: я перестал хромать и скоро уже работал, как молодой. Видите, я один веду хозяйство. Беда только, что без чужой мудрости я уже не жилец. В сезон, когда умных останавливается достаточно, я молодею, а зимой еле хожу. Эту зиму мне не пережить. Я как вас увидел, сразу понял: есть мудрые. И не ошибся. Обычно в группе или семье один, а у вас целых двое – человек, тот, кто спал под крышей и снизу… не знаю, как назвать. Но таких, что разгадают мой секрет, я не ждал. Что ж, пора кончать. Стыдно в мои годы ползать ночью по крыше. И не поговорить уже с умным человеком. Только и думаю: как его в хижину заманить. Вчера вообще сорвался… Старик замолчал, закрыл лицо руками и неподвижно сидел в кроватке.
– Это все очень интересно, но мы, вообще, спать сегодня будем? – злобно спросил Боб, которому не понравилось, что старик признал умными Человека и Собаку, а не его. Старик, кряхтя, встал на колени и попытался вылезти из кроватки.
– Давай поможем, – сказал Человек. Боб неохотно присоединился, и они вытащили старика из кроватки. Внизу их встретила Собака, которая чуткими ушами слышала исповедь старика и пожалела его. Собака хотела сказать старику, что они готовы каждую зиму приезжать и подпитывать его мудростью, но застеснялась. Когда же, проводив старика, Собака предложила это друзьям, Человек только развел руками: он ведь жил в далекой России. Боб же страшно разозлился и начал кричать на Собаку, что он не будет бесплатным шофером для мудрецов, которые целыми днями, лежа на коврике, решают логические задачи и выкусывают блох, ему надо работать и т. д.
Он долго орал и так возбудился, что был вынужден принять две снотворных таблетки. А было уже три часа ночи. В результате все встали в полдень и приходили в себя часов до шести, когда Боб сказал, что он идет к источнику, а остальные как хотят. В другом случае друзья пошли бы с Бобом, но по его злобной физиономии они решили, что Боб не очень-то ищет их общества. А поскольку сами они хотели остаться дома и продолжать пить кофе, Боб злобно ушел один. Тяжелое чувство Боба растворилось еще до того, как он добрался до смотровой площадки с аэропланом. А на площадке, глядя на небывало прозрачный вид с чисто на этот раз голубым озером вдали, Боб почувствовал, что его ждет необыкновенное. Он со скрипом, протащив по земле, распахнул защитные от диких свиней ворота и полез в гору, радуясь, что не надо никого ждать, ни на кого оглядываться, и он может лезть в своем темпе. Но скоро темп стало диктовать сердце. Останавливаясь, Боб оборачивался, и каждый раз вид становился прекраснее, будто говорил: куда ты лезешь? Смотри на меня! Лучшего не найдешь! Сначала открылись крыши поселка, в котором уже зажигались огни, потом соседняя, главная гора с облаками над ней. Радовала прохлада.
Боб не понимал, что прохлада предвестница сумерек и надо торопиться. Тропинка, однако, свернула в кусты, Боб преодолел ее скрытый отрезок и вышел на грунтовку. Примятая сухая трава в колеях грунтовки золотисто блестела от закатного света. Он дошел до скамейки и сел, впитывая вид. Ценность закатного вида состояла в простоте и обозримом количестве деталей. Горы были волнистыми. Облака – черными и круглыми, между облаками и горами лежали жемчужные полоски света, озарявшего все. Боб чувствовал приход, когда кажется, что ты все понимаешь и все можешь. Беспокоило только красное справа, над горизонтом. «Боже мой, – подумал Боб. – Я до сих пор не знаю, закат над горами снизу красный, сверху синий, или наоборот: снизу синий, а сверху красный? Ведь бездарно и глупо умереть, так этого и не узнав!» Тут из кустов, куда ныряла одна из тропинок, показалась фигура в белом. Фигура явно возвращалась с источника и была похожа на того, кто позавчера спрашивал их, как назвать сына. Боб хотел узнать, далеко ли до источника, но очарование сумерек сковало его уста, а фигура в белом без всяких приветствий повернула на грунтовку и скрылась. Тут до Боба дошло, что темнеет. «Так я никогда и не дойду до родника, – подумал он. – Буду сидеть и глазеть на очередной вид. Это лунатики в белых одеждах ходят к роднику, будто к себе домой. Как назвать сына и что завтра есть, они не знают, но к источнику всегда идут твердо. А я ведь не понимаю, чего больше хочу – найти источник или описывать, как я его искал. Описывать-то поважнее будет. А то найдешь источник – такая патока с пера польется, что через месяц самому читать стыдно. Однако, пора возвращаться».
Боб встал и до странного легкими шагами двинулся туда, откуда пришел. В такую минуту кажется – озарение никогда не кончится. Закатный свет не погаснет, не прекратится шаровое чириканье стаи птиц, ложащихся спать на дереве справа от тропинки, и ветка, с которой при твоем приближении взлетела ворона, будет все так же качаться, а примятая сухая трава на грядке дороги, между двумя колеями, будет так же блестеть. Пусть солнце садится, пусть тропинка не видна – есть же память тела. Если не включать голову, ноги сами найдут дорогу, по которой ходили. Светлая одурь оборвалась не сразу. Даже стоя между огромными камнями и совершенно не понимая, куда повернуть, Боб еще верил, что сейчас, сейчас найдет, нащупает тропу. Натоптанная земля тропинки слабо светлела в темноте, только вот тропинки расходились. Какую выбрать? Да и тропинка ли это или просто проплешина? Спросим у инстинкта. Инстинкт говорил слабым голосом, как слабо светилась натоптанная земля. Боб повернул направо. «Правильно, тропинка – решил он, потому что натоптанная земля продолжалась и продолжалась, и даже когда сомкнулись вокруг деревья, заслонив землю от воображаемого света, Боб чувствовал, что идет по тропе. В кустах справа кто-то рванулся.
Боб не знал, в поселке он, то есть на территории, огороженной забором, защищенной от хищников, диких кабанов, и других, на которых намекал Старик. Тигров нет. Кто сказал? Может, один остался. Волки-то точно есть. Боб двигался совсем уже ощупью, вернее, чувством открытого пространства, вытянув вперед напряженную руку и нащупывая тропу ногой. «Идиот», – сказал он себе, вспомнив, что в мобильнике, который он сознательно оставил дома, есть фонарик. Несколько раз показалась, что он правильно следует изгибам тропинки, но что-то слишком быстро идет она под гору. Вроде такого резкого спуска не было. И тут дохнуло пространство. Боб остановился над самым обрывом. Почти сразу дошло: огней внизу нет. Цепочки придорожных и россыпи уличных огней, из которых и состоит ночной вид, исчезли. Только в нескольких местах неровными связками медленно ползли по незримым дорогам крохотные огоньки фар. Однако пространство хоть слабо, но освещалось, свет рос, источник его за соседней горой усиливался. Казалось, на гору въезжает, слепя желтыми прожекторами, космический грузовик, который и потушил все электричество вокруг. С ужасом Боб смотрел, как желтый свет окутывает гору, но стоило грузовику заехать на вершину, и он оказался просто желтой восточной луной. Ничего страшного. Но что делать? До утра стоять у обрыва? Лезть опять в темную чащу и постараться найти ворота? Кроны дубов и рожковых деревьев были теперь четко гравированы, темные, сжатые листья блестели.
Между жидких белых облаков твердо сияли редкие звезды. Одна небольшая звезда определенно двинулась к другой, проплыла мимо, но звук самолета не долетел. Долетал только слабый, вразнобой, дежурный лай. Боб вслушался было, но ухо не различило родного голоса Собаки. «Чего я так ссу? – спросил себя Боб, – я ведь только что прошел через этот лес? Ну-ка вперед, боевая овца!» Он ступил во что-то пружинистое между деревьями и остановился. Белели камни. Темнота была полна растопыренных веток. Прямо по курсу захрустело. Замерло. Хруст приближался. Кто-то ломился сквозь кусты, не видя или не разбирая дороги. Боб отступил и, десять раз напоровшись на ветки, опять оказался над обрывом. Дальше отступать было некуда. Хруст затих и остановился. Тот, кто хрустел, не хотел выходить на обрыв, но Боб понимал, что долго на обрыве не простоишь.
— Надо, – говорил он себе, – занять голову. Решай логическую задачу, обдумывай сюжет, – но темный, беспокойный ветер из-под обрыва, мрачный пятак луны и мысли, какая же катастрофа могла погасить во всей области огни – какие к черту сюжеты и задачи. И вдруг Бобу показалось, что он увидел – нет, услышал, нет, увидел искры – нет, раньше в чаще раздался знакомый громкий лай и только потом, когда он уже кричал: «Ау! Ау! Я здесь!» – и лай петлял и приближался, только тогда Боб увидел прыгающий свет факела.
7
Человек и Собака, оставшись одни, чувствовали себя прекрасно. Они сидели на веранде. Человек водил пальцем по экрану компьютера, а Собака решала задачи из сборника «Логические задачи для собак». Каждые полчаса они варили и пили кофе, а Человек выкуривал сигарету, после чего возвращался к фотографиям на экране компьютера. Люди на фотографиях держали бокалы и микрофоны, рассматривали картины, сидели на стульях и опирались на шкафы. Люди были седыми и лысыми, рожи у многих распухли от многолетней невоздержанности, но некоторые сохранили бравую осанку. Здесь были Крамских (черное пятно слева я бы убрал), Потников, Юсфин (слава Богу, живы), Наташа Басина, пианистка, как же ее зовут, и эта, что вышла за миллионера. Были тут Петя Кучеров, Мурзаев (ты смотри, помирились!), опять Юсфин, а вот отличная фотография, похоже, я снимал. Оля Кащенко и Васильев – юные и оба в белом, на набережной. Насмотревшись на друзей мятежной юности, Человек потянулся, взял сигарету и вспомнил про сад статуй. Надо же за отпуск побывать хоть в одном музее! Человек вышел на улицу и побрел к центру поселка, читая указатели. Впрочем, он чуял музеи и так. Не было в Старом Свете музея, где Человек не побывал. Он ел каштаны у ворот Британского музея, смотрел на Сену с балкона Лувра, стоял в Центре Помпиду перед закрытой дверью с надписью: «Писсуар Дюшана», на который в детстве так хотелось посмотреть, а теперь настолько интереснее писсуар действующий, что ждать, пока откроется дверь, не стоит. Не доходя до магазина, Человек спустился в сосновую рощу. Скульптуры стояли между стволами. Ливни и ветра приблизили их к природе, но все равно любая шишка, любое дерево, любой кусок сосновой коры были задуманы и выполнены лучше. Вот, например, «Купальщица» – огромный чугунный обмылок. Или «Пропасть» Диего Рабиновича, отражающая, видимо, глубокое противоречие между именем и фамилией автора. «Купальщица» прибыла из кибуца Гадот, «Пропасть» – из Тверии. Под каждой скульптурой белела табличка с прежним адресом. «Это дом престарелых, – понял Человек. – Скульптуры выкинули из музеев, а поселок принял их и поселил среди сосен.Темнеет. Скоро санитары начнут разносить статуям ужин. Не буду мешать».
Вернувшись домой, Человек увидел, что Собака не сидит, как обычно, на коврике, а напряженно стоит, глядя в темное окно. Одно ее ухо торчало вверх, другое свесилось на сторону и подрагивало. Человек сварил кофе, но Собака все смотрела в стекло, издавая короткие, слабые звуки, как джазовый трубач перед решительным соло.
– Что, – спросил Человек, – что случилось?
– Уже час как стемнело, а Боб не вернулся, – ответила Собака.
– Так позвони. Что, там связи нет?
– Вот его мобильный. Специально не взял.
– Он хотел дойти до источника, – продолжал Человек успокаивающе. – Дошел и возвращается. Заблудиться там сложно. Сверху огни видно. И у ворот, и возле планера фонари стоят. Если пойдем его искать – только сами заблудимся.
Но Собака не слушала. Она вполне могла долго быть одна, если знала, что Боб здоров и в безопасности. И тут погас свет. Через секунду вдалеке раскатился удар. Стало ясно: свет погас везде. Остался экран компьютера на столе. Экраны мобильников.
– Возьми два мобильника, в них есть фонарики, – сказала Собака. – Пойдем. Теперь он точно заблудится.
Они вышли на темное крыльцо. В темноте мерещились, угадывались люди, также выглядывающие из домов напротив. Слышались вопросительные фразы. Собака хорошо видела в темноте. Они дошли до калитки. – Подожди, – сказал Человек, – возьму зажигалку. И тут они увидели в глубине сада, среди веток, маленький костер. Костер, дергаясь, плыл по воздуху и на повороте дорожки оказался факелом. Факел осветил старика. Он хромал к ним, держа большой зажженный факел. – Что, фонарик перегорел? – спросил Человек. – Я иду с вами в лес, – ответил старик, – там по ночам бродит тот, с кем лучше не встречаться. На фонарик ему плевать, а факелов он боится. Старик шел по улице первым. За ним трусила Собака. От ночного холода Человек поднял воротник, сжал кулаки и втянул их в рукава рубашки. Как только Старик со скрипом отворил ворота, и они вышли из поселка, Собака начала лаять. Они погрузились в чащу, а Собака все лаяла и лаяла. Старик не останавливал ее. Факел расталкивал темноту. Кто- то со страшным треском кинулся сквозь кусты прочь. А Собака все лаяла. Она продолжала лаять, пока издалека не раздался слабый крик «Ау! Эй! Я здесь». Тогда Собака заскулила, вырвалась вперед и исчезла. А Боб, стоя над обрывом, продолжал аукать, пока мохнатое тело, вырвавшись из чащи, не ударило его в грудь передними лапами. По тому, как обычно сдержанная Собака скулила и прыгала на него, Боб понял, что друзья спасли его от серьезной беды, может, даже от смерти. Старик попросил закурить. Человек высоко поднял факел и смотрел на землю, где плотная тень Собаки все прыгала на длинную тень Боба, не сливаясь с ней. Когда Собака успокоилась, старик сказал: – К Роднику лучше ходить с тем, кто знает дорогу. Завтра сходим вместе. Я и сам давно не был.
8
На обратном пути Боб все смотрел на утекающий вверх огонь факела, так что один раз налетел на Собаку, потом чуть не упал, но успел ухватиться за ствол. Но как приятно было лечь в теплую постель! «Ведь еще полчаса назад ничего, ничего мне не было нужно, кроме как найти дорогу домой, оказаться под крышей и лечь в кровать! И сейчас не нужно! Неужели во мне снова зашевелится какая-то нахоть? Может, уже шевелится? Нет, нет, только лежать в кровати…» Тут он заснул.
А назавтра утро было голубое, в медленных, тонких облачках. Легко и твердо, хотя порой своевольно прыгал шарик пинг- понга. Подавая, Боб косился на дорожку: не покажется ли Старик. Когда Боб второй раз с нестыдным счетом 21:14 проиграл, Собака позвала есть макароны. Потом она решала логические задачи, Человек сидел в гостиной за компьютером, а Боб записывал впечатления от вчерашнего похода. Он устроился на веранде, чтобы не упустить Старика, когда тот пройдет мимо. Ведь собирались идти к Роднику.
Время шло, Старик не показывался, стучать ему в дверь, напоминать: «Мы с вами собирались пойти к Роднику», – было неловко. Когда солнце уже накренилось, Боб все-таки не выдержал, прогулялся до двери Старика, послушал мертвую тишину и вернулся на веранду. Вечером смотрели кино. А утром, когда собрали вещи и вынесли на веранду сумки, Боб пошел отдавать ключи, старик стоял на дорожке и, опираясь на палку, висел на ней, как старая рубашка.
Через час они выполняли приказы голоса: «через восемьсот метров на площади третий поворот налево. Перейдите в левый ряд. Через шестьсот метров поверните налево на Шестое шоссе». Асфальт и машины на нем были единственной реальностью, слово «центр» стояло в зените, родники, африканские хижины, старики на крышах и их черные родственники казались персонажами полузабытого фильма. А когда, наконец, выехали на главную магистраль страны, Боб попросил Собаку выключить навигатор и врубил, чтобы не заснуть, музыкальную программу, началась реклама. «Сегодня не нужно ездить в Африку и Океанию. Аппликация “Путешествие” сделает ваш отпуск незабываемым. Экзотические приключения, драконы, оазисы и горы, неожиданные встречи ждут вас в часе езды от дома. Наш адрес www dreamjourney.com».
– Во, дают! Приложение превратит Петах-Тикву в Океанию. Совсем из людей идиотов делают! – опять начал Боб.
– А что, у тебя в телефоне такого приложения нет? Дай-ка я посмотрю!
– Конечно, нет. – Боб через плечо протянул Человеку мобильник. Полистав, Человек сказал:
– Вот же оно!
– Ну и что?! – взвился Боб. – Мало ли чего они там насовали? Я в жизни такой программы не открою. Я сам решаю, куда ехать!
– Во-первых, программы отлично себя включают. Во-вторых, перед тем как ты «сам» решил, куда ехать, у тебя какое-нибудь приложение было открыто? Музыка, там?
– Да, музыка была.
– И кто играл, не помнишь?
– Э-э-э… Сначала Эмерсон, потом Джо Аммар.
– А выбрал ты поселок Амирим. Чувствуешь?
– Ты хочешь сказать, что меня музыкальная программа навела? Даже если так, при чем тут дримджони?
– Думаешь, приложения информацию о пользователях не продают? Ты снимешь у старика хижину, старик заплатит дримджони, а дримджони поделится с твоей музыкальной программой!
– Паранойя!
– Паранойя – думать, что соседи кладут тебе под дверь бумажки, или КГБ тебя облучает. Потому что и соседям, и КГБ, и всему свету на тебя наплевать. Всем наплевать, кроме тех, кто хочет на тебе заработать. А любое приложение сделано, чтобы на тебе зарабатывать.
– Эй, – обернулся Боб к Собаке, – это не ты случайно скачала мне это приложение?
– Ты что, – испугалась Собака, – я никогда ничего не скачиваю. Дети разве что…
– Надо это дерьмо из телефона стереть, – сказал Боб, прекрасно зная, что никто ничего стирать не будет.
– Кстати, – спросил Человек, – певцы, которых ты тогда слушал, про родники ничего не пели? Про реки?
– Э-э-э …Ну, пели. Bring me to the river. Take me to the water. И Спрингстин пел. И Грэйтфул Дэд.
– А ты говоришь, советская власть… Куда советской власти до компьютеров.
– Словом, ты считаешь, – торжественно произнес Боб, – что свободы выбора нет, и все решают за нас торговые сети при помощи компьютеров?
Собака лязгнула зубами. Она не хотела в пятнадцатый раз слушать спор Боба с Человеком о свободе воли. Собака смотрела на людей со стороны и видела, что веселый человек свободен, как муха в полете, а для меланхоликов ни свободы, ни выбора нет. К тому же Собаке было обидно, что ни Рамбам, ни Лютер с Эразмом Роттердамским, ни Боб с Человеком – никто не спорил о свободе воли собак.
– Скажите лучше, – спросила Собака, – как вам путешествие?
– Отлично, – твердо ответил Человек: кофе он попил вволю, в музее побывал.
– Доедем до дому – поймем! – отрезал Боб. – Eсли доедем.
– Через полкилометра поворот, – напомнила Собака. Через полкилометра они, и правда, свернули с главной магистрали страны на боковое шоссе, под песню «On my way back home», которая почему-то зазвучала ровно за минуту до поворота, покатили на восток и довольно скоро приехали домой.
