Новый Иерусалимский журнал и галерея Скицца приглашают вас встретиться, послушать музыку, хорошие стихи и хороших поэтов… Не смотря на наше знание того, что художественное произведение – во многом, если не целиком – продукт авторского вымысла, сопереживать и откликаться на описанные автором события мы можем только, если воспринимаем героев как живых, некогда бывших или сейчас существующих. Поэтому даже фантастическое произведение только тогда может захватить нас, когда герои, их чувства, ощущения, работа их сознания представляются нам главной правдоподобными.

На всем протяжении знакомства с рассказом «Пуговицы» меня не покидало подозрение, что психика главной героини, Ляли, функционирует по придуманным автором законам, а работа ее ума отклоняется от нормы иначе, чем бывает в жизни. Конечно, некая алогичность в описании отсталости, непоследовательность в изображении идиотизма может быть прощена, если это служит какой-то художественной задаче.

Допустим, автор намеренно изобрел некую болезнь, некое невиданное доселе психическое или социальное уродство (как П. Зюскинд в «Парфюмере», например), запустил своего героя в реальную жизнь и описывает результаты данного мыслительного эксперимента. Возможно, я не достаточно разбираюсь в видах и формах умственной отсталости. Признаю это. Но мне все время казалось, что человек, который о себе говорит в третьем лице, не может записывать адреса и ехать на другой конец города, чтобы ухаживать за нуждающимися в его помощи.

А если может, то не станет отрывать с мясом пуговицы на военном кителе. А если может, то расстроится чуть больше при известии о смерти матери. И так далее. Я хочу сказать, что у вымысла есть и должна быть логика. Земная или неземная, но должна. В рассказе эта логика нарушена или выстроена непоследовательно.

pНа всем протяжении знакомства с рассказом «Пуговицы» меня не покидало подозрение, что психика главной героини, Ляли, функционирует по придуманным автором законам, а работа ее ума отклоняется от нормы иначе, чем бывает в жизни. Конечно, некая алогичность в описании отсталости, непоследовательность в изображении идиотизма может быть прощена, если это служит какой-то художественной задаче. Новый Иерусалимский журнал и галерея Скицца приглашают вас встретиться, послушать музыку, хорошие стихи и хороших поэтов… Не смотря на наше знание того, что художественное произведение – во многом, если не целиком – продукт авторского вымысла, сопереживать и откликаться на описанные автором события мы можем только, если воспринимаем героев как живых, некогда бывших или сейчас существующих. Поэтому даже фантастическое произведение только тогда может захватить нас, когда герои, их чувства, ощущения, работа их сознания представляются нам главной правдоподобными.

На всем протяжении знакомства с рассказом «Пуговицы» меня не покидало подозрение, что психика главной героини, Ляли, функционирует по придуманным автором законам, а работа ее ума отклоняется от нормы иначе, чем бывает в жизни. Конечно, некая алогичность в описании отсталости, непоследовательность в изображении идиотизма может быть прощена, если это служит какой-то художественной задаче.

Допустим, автор намеренно изобрел некую болезнь, некое невиданное доселе психическое или социальное уродство (как П. Зюскинд в «Парфюмере», например), запустил своего героя в реальную жизнь и описывает результаты данного мыслительного эксперимента. Возможно, я не достаточно разбираюсь в видах и формах умственной отсталости. Признаю это. Но мне все время казалось, что человек, который о себе говорит в третьем лице, не может записывать адреса и ехать на другой конец города, чтобы ухаживать за нуждающимися в его помощи.

А если может, то не станет отрывать с мясом пуговицы на военном кителе. А если может, то расстроится чуть больше при известии о смерти матери. И так далее. Я хочу сказать, что у вымысла есть и должна быть логика. Земная или неземная, но должна. В рассказе эта логика нарушена или выстроена непоследовательно.

На всем протяжении знакомства с рассказом «Пуговицы» меня не покидало подозрение, что психика главной героини, Ляли, функционирует по придуманным автором законам, а работа ее ума отклоняется от нормы иначе, чем бывает в жизни. Конечно, некая алогичность в описании отсталости, непоследовательность в изображении идиотизма может быть прощена, если это служит какой-то художественной задаче.На всем протяжении знакомства с рассказом «Пуговицы» меня не покидало подозрение, что психика главной героини, Ляли, функционирует по придуманным автором законам, а работа ее ума отклоняется от нормы иначе, чем бывает в жизни. Конечно, некая алогичность в описании отсталости, непоследовательность в изображении идиотизма может быть прощена, если это служит какой-то художественной задаче.

Допустим, автор намеренно изобрел некую болезнь, некое невиданное доселе психическое или социальное уродство (как П. Зюскинд в «Парфюмере», например), запустил своего героя в реальную жизнь и описывает результаты данного мыслительного эксперимента. Возможно, я не достаточно разбираюсь в видах и формах умственной отсталости. Признаю это. Но мне все время казалось, что человек, который о себе говорит в третьем лице, не может записывать адреса и ехать на другой конец города, чтобы ухаживать за нуждающимися в его помощи.

А если может, то не станет отрывать с мясом пуговицы на военном кителе. А если может, то расстроится чуть больше при известии о смерти матери. И так далее. Я хочу сказать, что у вымысла есть и должна быть логика. Земная или неземная, но должна. В рассказе эта логика нарушена или выстроена непоследовательно.