Журнал современной израильской литературы на русском языке Издаётся с 1999 года
Поэты, бежавшие в 2022 году из России, приехали не на пустое место. В Израиле существует своя русско-израильская поэтическая история, и 90-е в ней занимают очень серьезное место. Доказательством являются многочисленные антологии, изданные в тот буйный период. Первой была «Поэты Большого Тель-Авива» (1996 год) – скромная книжечка, в которую входили стихи двенадцати поэтов, потом «Левантийская корона» (1999 год) под редакцией Матвея Черного, «Ориентация на местности» (2001 год) Маргариты Шкловской, а в 2005 году одновременно вышли «Антология поэзии» Александра Кобринского (86 авторов), и «120 поэтов русскоязычного Израиля» Эвелины Ракитской и Михаила Берковича.
У меня нет намерения разбирать поэтические строчки, выявлять особенности. Я хочу всего лишь показать, напомнить: есть, были, писали, любили. Да и не так много времени прошло – подумаешь, тридцать лет… Кто-то из поэтов до сих пор рядом, кто-то уехал, а некоторые уже в ином – говорят, более счастливом – мире. Хотя это с уверенностью утверждать нельзя.
Я лишь хочу рассказать о некоторых из них. И начать с группы поэтов, в 1997 году основавших Тель-Авивский литературный клуб. Их ярчайшим представителем была одесская поэтесса и художница Рита Бальмина, живущая сейчас в Нью-Йорке. Первая ее книга прошла незамеченной, но вот вторую, 1996 года, «Флорентин, или Послесловие к оргазму» было невозможно не заметить:
В объятия первого хамсина
От страсти стонущей Далилой
Упала стерва Палестина,
А я – в твои объятья, милый….
«А я в твои объятья, милый»… Риту Бальмину отличает откровенность описания чувств. Поэтесса не стесняется, все подвластно ее поэтическому дару:
Взахлеб, взасос, сползая на колени,
Срывая с тела все, чтоб не мешало,
Я захотела стать менадой шалой
В магическом фаллическом моленье
Но ее эротика неразрывно связана с тоской. И до сих пор, наверное, нет никого, кто бы с такой страстью описал Тель-Авив:
Безалаберен, склочен, блудлив, суетлив,
Пыльный город, не ставший прижизненным раем,
Я впадаю в твою нищету Тель-Авив,
И под пеклом нещадным твоим загораю…
А вот описание поэтической тусовки:
Своя компания всегда навеселе:
Дым, теснота, гитара, много водки,
Бальзаковского возраста красотки,
Остатки изобилья на столе –
И в стельку пьян вчерашний именинник,
Которому всего полтинник…
Высокая, круглолицая, с горящими бесконечным рыжим огнем волосами, Рита Бальмина была неотъемлемой частью литературной тусовки. Пока вдруг не сказала: «Все, хватит. Я больше не могу».
Одесский поэт Павел Лукаш гораздо более камерный и в поэзии, и в жизни. Гражданская профессия – инженер, работа в муниципалитете. В его первый поэтический сборник «Плюс минус бесконечность» (издательство «Мория», 1997 год) вошли и стихи, написанные до отъезда. А как же иначе – там не публиковали, а стихи писались… Не сразу, совсем не сразу, но шумная, крикливая восточная страна начала отвоевывать себе место, преломляясь в его стихах:
В этот год, увы, болело сердце,
Будто бы в груди скрипела дверца,
Не подумай, что от коньяка.
Это от жары и местной пыли,
Впрочем, мы не так уж мало пили,
Так что не сказать наверняка.
***
Весна и шелест эвкалипта…
Медлительность не будет странной:
так шли евреи из Египта,
так дочь моя идет из ванной.
В ее глазах мечты о счастье
себе и прочему народу,
в ее глазах такие сласти,
куда там молоку и меду.
Одесский поэт Петр Межурицкий в своей первой книжке тоже 1997 года (издательство «Мория») «Пчелы жалят задом наперед» в Израиль пока еще не приехал:
Во сне, в бреду и наяву
Я очень не люблю Москву
И даже сам за что не знаю…
Москву Петр Межурицкий не любит, но зато любит водить по городу трамвай и пытается самоидентифицироваться в свойственной ему иронической манере:
Я, конечно, есть на свете
И не где-нибудь, а тут,
Я на самом деле Петя,
Если так меня зовут…
Петя – высоченного роста, кудрявый, вдохновенный, живет в районе Кейсарии, работает учителем в школе для детей с особыми потребностями и, удивляясь, где он оказался, решает сочинить оду пальме:
Не выходит жить напрасно никому слугой –
С этой родиной все ясно,
Ясно и с другой.
Потому и комплексую
В год пять-шесть недель –
Не забуду Русь Святую
В Эрец Исраэль…
И наконец, одесский поэт Феликс Гойхман. Он из всех одесситов наиболее сдержан. Трудная и малооплачиваемая работа охранником, свой путь. Никому не жаловаться, ничего не просить. Стихи в его первой книге «Оазис» – не одесские, не московские и не израильские. Феликс Гойхман не откликается на внешние обстоятельства. Его интересует полет шмеля, музыка, метаморфозы…
Во времена дождей
Из Ветхого Завета,
И названных зимой,
Чтоб завершился круг,
Во времена дождей,
На перевале к лету,
И названных весной –
Все валится из рук.
И бередит рассвет
Размокшее пространство,
Где все непостоянство,
А перелома нет…
Но Тель-авивский клуб не ограничивался одесситами. И тут я хочу назвать питерского поэта Михаила Зива: в его выходящей на крышу комнатке на Алленби перебывало невероятное количество народа. И если Рита Бальмина – страсть, то Михаил Зив – музыка. Он не был ни на кого похож, наш Миша Зив. Его первая книга называлась «Мед из камфары» (2003 год):
Душа сбегает в ночь. Ей глупо
Смотреть в компьютер, мять кровать,
Торчать в окне, впадая в ступор,
И с кошкой мелочно страдать…
***
Море чутко холодеет.
Камни поперек лежат.
Город новых иудеев
В кулачок невзрачный сжат…
***
И к ужину ужин – вот так соберется страна.
Селенье к селенью – уже перекроена суша,
Пустыня которой во многих местах прожжена
Сидеть за столом и молчать разговорами пушек…
***
Ах, про путь не плачь тернистый,
Ах, о скорби помолчи.
Ты лишь маленький резистор,
Крепко впаянный в ночи…
Миши Зива нет с нами – уж слишком он сорванно жил. Долгое время после его смерти я не мог появляться в Тель-Авиве: город не существовал без моего друга. А сейчас привык. Спокойно приезжаю. Только сердце бьется чуть быстрее. Иногда.
Красавица Нина Демази – из Ташкента. Ее книга «Моленье о розе» 1999 года (издательство “StarLight”) – гимн женской гордости.
…Я это все когда-то проходила.
Как солнышко из пасти крокодила,
Три выкатились солнца из меня,
Как данность, оскорбительны. Мудила
Любой, штаны расстегивая спьяну,
Легко бы мог таких воспроизвесть,
Да вот беда – едва Благая весть
Коснется слуха женского – в нирвану,
В блаженный омут вечной тишины
Становимся тотчас погружены,
Да иногда лишь изнутри – от крохи,
Что плавал в милосердной глубине,
Переверну зрачки к мурлу эпохи –
И тяжко, тошно, душно мне,
Кто муж сей? Он в кальсонах и небрит.
Что нудно и бессвязно говорит?
К чему он здесь: Ему – какие крохи
От пиршества Природы уделить? …
Нина Демази была резка не только в стихах, за ней тянулся ворох изломанных мужских судеб. Яркая и короткая жизнь…
Ни хлеба, ни любви, ни закурить,
Мой брат небесный – не прошу отныне.
Ты станешь возводить свой зиккурат.
А я – растить свою лозу в пустыне…
Поэт Виктор Голков, приехавший из Молдавии, – поэт трагический. Поменял невозможное количество тяжелых работ. Помог в трудную минуту очень многим людям. Смотрит старые фильмы, читает уже прочитанные однажды книги, душа его тяготеет ко всему проверенному, надежному:
Исчез мой век в одно мгновение,
Сошел, как краска с полотна.
Осталось ветра дуновение
И строчка может быть одна.
***
Осень словно ремнем опоясывает,
Ничего не вернуть, не убрать.
Август тени на сердце отбрасывает,
Продолжает сентябрь догорать.
***
Если что-то есть во мне,
То оно пришло оттуда,
Где узоры на окне
Или детская простуда
Где еще живой мой дед,
Мерно досточку строгает,
И косой блестящий свет
Ночь на блики разлагает.
Московский поэт Борис Привин, появившись в Израиле, взял себе псевдоним Ави Дан. Потом оказалось, что уже есть в Израиле один Авидан – очень известный стихотворец. Но Борис от наспех выбранного псевдонима отказываться не стал и опубликовал под ним свою первую книгу «Jin de Siecle» 1997 года («Иерусалимский издательский центр»):
Есть в воздухе предчувствие стыда,
Как бы упрек в глазах уродца.
Или послушные стада.
Или пустое дно колодца.
***
Я видел свет. Я слышал запах тьмы.
Я жил во сне. Я странствовал в пустыне.
На языке Христа заказывал обед.
И правил древние святыни.
***
Как датский принц, лишившись речи
Перед законом естества,
Вымаливаешь право вечно
Существовать. Ища слова.
***
Когда пророки умирают,
Сначала славу им поют.
Потом на спирт ее меняют.
Или с прилавков продают.
Гулкий голос Ави Дана на пару лет перекрыл остальные. Насмешливый до язвительности, не прощающий никому поэтической слабости, живущий в сарае на территориях, всерьез утверждавший, что все большие поэты были сволочами, написавший на задней обложке своей первой книги мальчишеское «После прочтения – покурить», Ави Дан неожиданно всё бросил и уехал обратно в Москву.
Спасибо за татарское родство,
За причеты шаманские в улусах,
За дочерей чернявых, темнорусых,
За все чем крови полнится раствор.
А это уже Григорий Марговский. Его первая книга в Израиле носила название «Мотылек пепла» (1997, «Эвтерпа»). Сейчас Григорий живет в Бостоне. Но Израиль явно не забыл, чему свидетельством его внимательность к нам, грешным (по его мнению).
Это только несколько поэтов, поэтов из небольшого на самом деле поэтического круга. Поэтов, стихи которых ждут гораздо более внимательного прочтения. Мы надеемся, что эта статья даст толчок к гораздо более серьезному разговору о поэзии.
