Международная русская литература: Россия, зарубежье, Израиль

25 лет назад я предложил идею Международной русской литературы как способа существования русской литературы в тогдашних геополитических условиях*. Идея получила определенный резонанс, цитировалась в ряде публикаций**. Ситуация с литературой на русском языке в России и в мире, сложившаяся к рубежу веков, с тех пор постоянно и быстро менялась. Сегодня многие существенные вопросы, касающиеся этой темы, снова стали актуальны — когда мы снова и заново пытаемся понять, кто мы и где находимся в социокультурном ландшафте между миром и Россией.

Я бы хотел вернуться к тому, что говорил четверть века назад, и назвать те аспекты, которые, по моему ощущению, могут послужить предметом размышления и обсуждения — сегодня, может, даже больше, чем тогда, — и способны помочь представить вероятные перспективы. В свое время это было высказывание, осознаваемое как манифест. Жанр манифеста релевантен и сейчас, хотя новые исторические обстоятельства и ряд созданных текстов приблизили нас к констатации появления Международной русской литературы как факта.

Я говорил в 1999 году, что центра, «метрополии» в литературе на русском языке больше нет: «Сравнивая с прежними временами, любой литературный круг — маргинален, потому что маргинальна вся литература…» Это было связано с тем, что роль литературы в обществе — как «совести народа» и учителя жизни, так, как это сформировалось к середине XIX века, а потом в XX веке при советской власти трансформировалось в одну из основных частей государственной идеологии, — все это где-то к середине 90-х годов закончилось. Литература в России стала примерно тем же, что в референтных западных странах: частью элитарной культурной жизни (та, что наследовала «высокую» литературу прежних времен) или в более примитивных формах — частью массового потребления. В этом смысле ситуация через 25 лет — та же. Но свобода высказывания преследуется, и это преследование усиливается. Большое число писателей покинуло Россию — настолько большое, что положение дел такое же, как после революции 1917 года, когда в зарубежье писались хрестоматийные для русской литературы XX века книги.

При всей боли от войны в Украине, от происходящего в России, от исторического разлома 2022 года, от вынужденной эмиграции, где случившееся с литературой — лишь малая и несоизмеримая с общей трагедией часть происходящего, я вижу способ выжить и противостоять наплыву нового коллективного кошмара в том, если речь идет о литературе, чтобы оставаться собой и говорить, писать о себе и о нас. Так, как это свойственно и близко каждому. Включая и прямые публицистические высказывания, и «всего лишь» фиксацию экзистенциального опыта. Я часто вспоминаю, как великий израильский поэт Йегуда Амихай во время Войны за независимость в перерыве между боями что-то записывал «для себя» — по его позднейшим рассказам, «что-то вроде завещаний», «какие-то вещи чувств» (курсив мой — А.Б.). Он не считал эти записи стихами, и они в дальнейшем пропали, но из них выросли его стихи, которые оказались нужны и израильтянам, и миру. А обстоятельства — все те же. 7 октября 2023 года, заложники в туннелях, ракетные обстрелы, войны на юге и на севере…

Еще в манифесте 1999 года я писал, что у русской литературы есть новая, благодатная возможность, которая уже реализована некоторыми другими литературами. Новая возможность — Международная русская литература. Единственный критерий, объединяющий ее с бывшим центром, это язык. Как для английской, французской, испанской, немецкой литературы нет границ ни государственных, ни топографических, так и современная русская литература может выйти из искусственной самодостаточности, в которой она оказалась по внеположным политическим причинам. Книги, написанные по-французски в Канаде, по-испански в Аргентине, по-немецки в Швейцарии, по-английски в Индии… — этот ряд может быть продолжен книгами на русском языке в Америке, Германии или Израиле.

Свободно и вне давления агрессивных политических условий, в отсутствие метрополии, которая, по сути, дискредитировала себя как политически-централизованная, архаически-иерархическая и стремящаяся к автаркии система, — сегодня начинают жить независимой жизнью когда-то периферийные очаги литературы. Собственно говоря, им не надо самозарождаться на пустом месте, «места силы» уже есть, и новые возникают на глазах. Это большие города с метропольными качествами в так называемом ближнем зарубежье. На данный момент, скажем, есть столица Латвии Рига и столица Казахстана Астана. Значимая группа писателей в Нью-Йорке и значимая часть русских писателей и инициаторов литературной жизни в других городах США. Есть русский Израиль, Иерусалим и Тель-Авив — центры русского литературного сообщества в нашей стране. Безусловные предпосылки существуют в тех же европейских столицах, где это было сто лет назад: Берлин, Париж. Для того чтобы на карте русской литературы в мире замерцал новый очаг литературной жизни, достаточно группы из нескольких интересных писателей и двух-трех «мест сборки» — журнала, книжного магазина, клуба, кафе. Может возникнуть компактная, но качественная группа и в менее очевидном месте — где-нибудь в Праге, как «Скит Поэтов» в свое время. Нетрудно представить союз нескольких студентов Сорбонны, младшего поколения нынешних эмигрантов, которые смогут войти в историю новой русской литературы — будучи уже деятелями Международной русской литературы (далее — МРЛ). То же — в германском университетском городе.

МРЛ в значительной своей части (в вещах, созданных за пределами России) начинает естественным образом отличаться от российской русской литературы. Главное в послании, которое способна принести эта новая литература, — это по-настоящему легитимизированная антропоморфность. Человеческое измерение, уничтоженное веком тоталитаризма в России, за десятилетия, прошедшие после распада коммунистической системы, так и не утвердилось. А в последние годы оказалось поглощено рецидивами наиболее жутких провалов в бесчеловечность, происходивших в русской истории в периоды авторитаризма и тоталитаризма. Российский мир по-прежнему вне-человечен, то есть больше чем бесчеловечен.

Литература на русском языке, создаваемая вне этого мира — зоны российской ментальности со всеми свойственными ей политическими, социальными и культурными свойствами, обретает возможность быть естественно антропоморфной — потому что она создается изнутри антропоморфного пространства, будь то Европа, Америка или Израиль, при всех их различиях. Они — по эту сторону мира, где право каждого на жизнь, свободу, индивидуальность и приватность признаны как основополагающая ценность.

Сегодня так сложились обстоятельства, что в Израиле создались условия, когда здешняя литература на русском языке может стать одним из центров МРЛ. По количеству и качеству писателей и публики. Их не так уж и много, но и не мало: писателей десятки, публики в целом не менее миллиона, но главное — мы компактно собраны, что очень существенно, и объединены общим опытом. В разных странах мира, как и у нас, есть русские зарубежные издательства, журналы, книжные магазины, ставшие местами встреч и общения писателей и читателей, авторов и аудитории, но они объединяют людей, живущих в различных контекстах тех стран, той среды, где они живут, — ментальных, географических, политических. Эта вариативность поддерживает общий масштаб и уровень существования МРЛ. В то же время наиболее плодотворным, скорее всего, является своего рода триединство — времени, места и действия. И сегодня в зарубежье у русского Израиля есть все шансы быть важнейшим центром Международной русской литературы.

………..

*Выступление на семинаре «Геополитика культуры и наш литературный быт» в Тель-Авиве, см. журнал «Зеркало», № 9-10 (1999), с.277-283.

**Так, Сергей Чупринин в словаре «Жизнь по понятиям. Русская литература сегодня» (М.: Время, 2007), в статье «Зарубежная русская литература, Международная русская литература, эмигрантская литература» писал: «А в настоящем — союзы и организации русскоязычных литераторов в Израиле, Германии, Молдавии, Австралии, Эстонии, литературные журналы и альманахи на русском языке (…) И мысль о том, что понятие эмигрантской литературы пора бы заменить формулой зарубежная или, — как предлагает Александр Бараш, — международная русская литература».